Как известно, благотворительность разделяется на две разновидности - корпоративную и частную. Первая нередко трактуется (особенно со стороны власти) как обязанность компаний. В результате корпоративные филантропы в России, ощущая на себе давление, бывают вынуждены финансировать проекты, на которые указывает им государство. Последнее таким способом пытается переложить на плечи бизнеса решение некоторых проблем, с которыми не справляется само. Частная благотворительность практически не подвержена внешнему давлению. Фактически уровень ее развития является важным показателем уровня развития общества в целом, много говорящим не только о нравственном, но и о гражданском и политическом климате, сложившемся в стране. Об особенностях российской частной филантропии рассказала в беседе с корреспондентом ИА REGNUM директор российского представительства крупнейшего британского независимого благотворительного фонда Charities Aid Foundation (CAF) Ольга Алексеева, недавно получившая повышение - назначение на должность директора по развитию CAF International Philanthropy Trustees.

Ольга Петровна, вы - представитель страны, где частная благотворительность только начала развиваться, назначены на высокую должность в одной из крупнейших международных благотворительных организаций. В сфере вашей ответственности окажется развитие филантропии по всему миру. Это означает, что международное филантропическое сообщество смотрит на Россию с надеждой?

Да, я думаю, это можно трактовать так. Несмотря на то, что частная благотворительность в России начала развиваться недавно, развивается она бурно. Мы добились того, чего многие страны не добились за гораздо более длительный период. На Западе филантропией начали заниматься потомки тех, кто собрал капитал, во втором или даже в третьем поколениях. У нас же это произошло в первом поколении. Понятно, что это некий исторический процесс, но и CAF сыграл в этом свою роль. Все последние годы мы старались продвигать идеи цивилизованной финантропии. Мало убедить состоятельного человека в том, что надо заниматься благотворительностью; надо еще объяснить ему, как это делать так, чтобы ничего не украли, чтобы был достигнут результат, чтобы это не повредило его репутации, и так далее. CAF занимается тем, что предлагает практические решения и социальные технологии, и в этом, мне кажется, мы многого добились. Если посмотреть на развитие частных фондов в России и в странах Центральной и Восточной Европы, которые начинали с нами вместе, то Россия продвинулась существенно дальше. У них таких фондов почти нет.

Возможно, в нашей стране просто больше денег?

Конечно, состоятельные люди, скажем, в Чехии, менее состоятельны, чем в России. Но нельзя сравнивать страны Восточной Европы с Россией в целом, надо сравнивать с отдельными нашими регионами. Но у них нет такого продвижения, какое есть у нас даже на региональном уровне.

Чем вы это объясняете? Какой-то особой российской ментальностью?

Тут много причин... В России, как, впрочем, и в других странах, частная филантропия связана не только и не столько с альтруизмом. У многих благотворителей, безусловно, есть альтруистический момент, основанный на их личных убеждениях - религиозных и других. Но частная филантропия это еще и способ самоутверждения, причем это способ самоутверждения в ситуации, когда другого способа не остается. Как правильно сказал Александр Осовцов из "Открытой России", "филантропия - это территория свободы для состоятельных людей". Когда компания, если она начинает финансировать что-то, оказывается под ударом - политическим ли, экономическим ли, или под давлением местных властей, которые считают, что надо исключительно финансировать то, что укажут, а не то, что человек сам хочет, отделение частной филантропии от корпоративной действительно является попыткой стать более независимым, более свободным. В Европе нет такого давления местных властей на предпринимателей, там нет того, что мы называем "благотворительным рэкетом", нет политического давления, и даже в такой стране как Польша нет религиозного давления.

Вы говорите, что объясняете состоятельным людям, почему им нужно заниматься филантропией. А чем ваши объяснения отличаются от тех, с которыми к ним традиционно в течение тысячелетий обращается церковь?

Во-первых, мы не представляем филантропию как обязательство, если не выполнить которое, будет плохо. Мотив наказания тут не присутствует. Второе - мы пытаемся даже не сказать им, а наглядно показать, что филантропия это нескучно, что можно совмещать развлечения и филантропию. Скажем, сейчас мы готовим "Ралли белых ночей", в ходе которого, в частности, шесть представителей британской аристократии и наш российский миллионер проедут на мотоцикле через всю Россию. Они получат от этого удовольствие, а мы под это соберем миллион долларов, и эти деньги будут раздаваться некоммерческим организациям в тех регионах, через которые ралли будет проезжать. Можно сочетать с филантропией свое хобби, светские тусовки и т.п. - одно другому не противоречит. Это светская деятельность. В этом смысле церковь более строга; в ее понимании филантропия это скорее долг, страдание, самоограничение. А мы представляем филантропию напротив как саморазвитие, как возможность сделать маленькое чудо и на минуту стать творцом.

И еще одна очень важная вещь - мы стараемся делать филантропию удобной для осуществления. Чтобы она не отнимала у человека много времени, которого у него нет, чтобы он не тратил безумных усилий, чтобы ему не приходилось оправдываться за то, что он это делает. Не секрет, что наших состоятельных людей пугает, что им все время приходится оправдываться за то, что они имеют деньги. У нас же максималистское сознание: считается, что богатый человек выполнил свой долг перед обществом, если он полностью разделся и голый по снегу ушел, не оборачиваясь, в степь. А желательно еще упал и умер. То есть, сколько бы он ни дал - все мало. Мы стараемся находить такие форматы, когда на первый план выходит собственно то, что богатый человек сделал и как он это сделал, а не почему он это сделал и сколько он дал. Акцент переносится с суммы на результат.

Но ведь для того, чтобы иметь такой общественно признанный результат, который сам по себе служит моральным оправданием, филантропический проект должен быть достаточно профессионально разработан. Не всякий добрый человек способен разумно направить свои силы и возможности...

Вот этим мы и занимаемся. Это наша работа. На нас выходит человек, который хочет потратить миллион долларов, но не знает на что. И мы придумываем, как сделать так, чтобы ему не было мучительно больно за бесцельно потраченный миллион. При этом у нас есть такой внутренний лозунг: мы не идем за донорами, а ведем их за собой. Мы стараемся выводить наших доноров из замкнутого круга - Храм Христа Спасителя - рождественский подарок в детский дом - Большой театр. Мы стараемся расширить их понимание того, кому и как можно помогать. Например, мы только что закончили исследование отношения крупных российских частных доноров к поддержке правозащитных организаций и развитию гражданского общества. Результаты очень интересные. Выяснилось, что подавляющее большинство российских частных доноров считают, что правозащита и политическая деятельность это одно и то же. А они не поддерживают политическую деятельность; для них более комфортно поддерживать защиту социальных прав, но они считают, что правозащитники занимаются исключительно политическими правами. Кроме того, у них существует представление, что правозащитники занимаются только одним регионом России - Чечней. В общем, у них много предрассудков, и мы стараемся менять эти представления и находить варианты, как приводить российские деньги в эту сферу, чтобы при этом доноров не обвинили в политических играх. Я лично считаю, что пока российские правозащитные организации финансируются западными донорами, они нелигитимны. Они должны финансироваться своим народом, права которого они защищают. Не обязательно только богатыми, но главное - своим народом, и это принципиально для развития правозащитного движения в России.

А для чего вообще нужна частная благотворительность? Может быть, было бы достаточно того, чтобы государство хорошо исполняло свои социальные функции?

Во-первых, частная благотворительность, это независимый источник денег. Во-вторых, это форма выражения гражданской позиции для обычных людей. Это признак того, что общество достигло некой стадии зрелости, признак гражданского общества. На первом этапе люди получают деньги для того, чтобы выжить, на втором - чтобы жить, потом - чтобы давать жить другим. На третий уровень наше общество стало подниматься буквально в последние годы.

Из тех доноров, с которыми работает CAF, большинство составляют очень богатые люди?

Нет. У нас есть два типа программ. Только то, что касается частных фондов, относится к очень богатым людям - первой сотни из списка Forbes. Но мы стараемся целенаправленно вовлекать в филантропию и средний класс. Уже в восьми компаниях с нашей помощью внедрены программы пожертвований для сотрудников. Дело в том, что у обычного человека между эмоциональным порывом помочь и самим фактом помощи должно проходить минуты три - пять. Если проходит больше, импульс ослабевает, и 80 процентов доноров мы теряем. Кроме того, большинство людей хотят, чтобы сделать пожертвование было просто, но чтобы при этом они могли доверять процессу и имели обратную связь. В ряде компаний, среди которых ТНК-ВР, Альфа-банк, СУЭК, British American Tobacco, Ренессанс-Капитал, мы сделали внутреннюю систему, войдя в которую со своего компьютера, любой сотрудник может просто нажать кнопку и сделать пожертвование. Информация уходит в бухгалтерию, и с его зарплаты средства будут отчисляться туда, куда он указал. Если он захочет, он может увеличить сумму, если захочет - может прекратить платить. В среднем в компаниях участвуют в таких программах процентов пятнадцать сотрудников. Среди тех, кто пользуется этими системами, есть такие, кто жертвует ежемесячно по тысяче долларов от зарплаты. Все абсолютно конфиденциально; кроме самого сотрудника и бухгалтерии никто не знает, сколько жертвует конкретный человек, что для наших людей очень важно.

И человек имеет доступ к отчетности?

Да, конечно. Каждый квартал он получает от нас отчет. Для сотрудников CAF действует такая же система. На специальном сайте размещена информация о проектах, которым наши сотрудники могут помогать. Любая некоммерческая организация может попасть в наш список, подав заявку, а если кто-то из сотрудников уже знает, кому он хочет помогать, мы проверяем эту организацию, и тоже включаем ее в список. Заходя на сайт можно видеть новости этих проектов и отчеты - сколько денег поступило и на что они потрачены. Все очень детально.

В советские времена нечто подобное существовало в виде взносов в Красный крест...

Но тогда никто не знал, на что идут деньги, не было никакой персонификации, и всех заставляли делать взносы в обязательном порядке. У нас люди сами выбирают проект, видят, на что идут их деньги, и делают это по доброй воле. В США на таком принципе строится знаменитая программа United Way. В Великобритании CAF ведет такие программы пожертвований сотрудников для многих компаний.

У нас есть и еще одна интересная программа для среднего класса. Она разработана для сети ресторанов "Росинтер", куда входят Friday's, "Американ Бар & Гриль". В России у них двести с лишним ресторанов. В этой системе есть бонусная карточка "Почетный гость", которая дает постоянным клиентам право на накопительную скидку. Мы предложили им систему, при которой человек может пожертвовать на благотворительные цели этот бонус - целиком или частично. Это виртуальные деньги, человек их все равно не видит, а ведь труднее всего расстаться с наличными. Среди организаций, которым таким образом можно сделать пожертвования, - известный реабилитационный центр "Дети Марии", община для детей-сирот "Китеж", программа для одиноких стариков и еще несколько проектов. Эта система стартовала в январе этого года. На столах в ресторанах появились флаеры, которые информируют об этой программе.

И посетитель тоже может получить отчет о расходовании его денег?

Да, мы предоставляем ему отчет. А для самой компании "Росинтер" эта система представляет собой модель корпоративной социальной ответственности. Они оплачивают все административные расходы, чтобы пожертвования целиком шли на те цели, которые определил жертвователь.

Сейчас мы создаем еще одну клиентскую систему пожертвований совместно с крупным ритейловым банком, который работает с физическими лицами. А скоро запускается еще большой портал интернет-пожертвований.

О, это вещь, которая всегда вызывает наибольшие подозрения!

А мы как раз и находим вариант, как сделать это так, чтобы это вызывало доверие. Мы всегда стараемся найти такие решения, чтобы люди могли доверять.

Но есть еще одна проблема. С одной стороны, понятно, что наиболее эффективны те благотворительные программы, которыми занимаются профессиональные структуры. Но с другой стороны, к профессиональным структурам в этой области в России традиционно существует недоверие. Причем как на уровне правительства, так и на уровне простых граждан. К сожалению, был негативный опыт...

Все зависит от того, как будут вести себя сами профессиональные структуры. Один из уроков, который мы давно извлекли, но который почему-то не соблюдается большинством наших некоммерческих организаций, это открытость и прозрачность. Мы, CAF, абсолютно прозрачны. Мы открываем информацию о том, сколько денег мы получаем и откуда, сколько тратим на административные расходы, на какие проекты идут деньги. Конкретно, до деталей. Кроме того, мы постоянно даем отчеты донорам.

Второе, чего не умеют делать наши некоммерческие организации, это представлять позитивные истории. Они постоянно жалуются, но дело в том, что соревноваться в жалостности бессмысленно. Понятно, что, выбирая между умирающим ребенком и обществом инвалидов, люди выберут ребенка, а общество инвалидов останется без пожертвований. Но оно может дать позитивную историю - рассказать о том, как оно реально помогло конкретному человеку. Это дает людям ощущение причастности к чуду. Они понимают, что, помогая другим, можно получать положительные эмоции, а не только жалость или чувство вины. И мы стараемся учить тех, кто участвует в наших программах, как показывать себя с этой стороны, чтобы получать больше пожертвований.

Когда человек становится постоянным донором, он меняется?

Я бы так не сказала. В основном, это очень разные люди, с разными мотивами. Но если человек не только жертвует деньги, но и начинает сам приходить в организацию, становится добровольцем - вот это уже действительно влияет на него. Но таких очень мало. На мой взгляд, массовое добровольчество западного типа у нас невозможно.

Почему? Обычно говорят, что это проблема досуга, и когда наши люди начнут достаточно зарабатывать, тратя на это разумное время, они тоже в массовом порядке будут участвовать в волонтерском движении.

Я думаю, что проблема здесь в другом. У нас люди, когда делают что-то, отдают душу. Но на такие душевные порывы способны не все, а такая модель, когда люди просто приходят в какую-то организацию, чтобы заклеить пару конвертов, как это принято на Западе, и обходятся при этом без особых эмоциональных затрат, у нас не приживается. На мой взгляд, у нас массовое добровольчество будет развиваться только если наши НКОшники найдут способ сделать так, чтобы это стало для людей частью развлечения, досуга и чтобы это доставляло им удовольствие.

Все, о чем мы говорим с вами, имеет самое прямое отношение к развитию гражданского общества. Причем все это совершенно неполитические механизмы...

Да, конечно. Меня-то, в отличие от наших частных фондов, в этом убеждать не надо.

Итак, наш народ в смысле способности к благотворительности небезнадежен. А каково отношение государства к частной филантропии? Когда в обществе развиваются какие-то механизмы самоорганизации, не воспринимается ли это государством как нечто враждебное?

К сожалению, пока воспринимается. У государства очень силен предрассудок, что не только правозащита, а вообще любая независимая благотворительность это политическая деятельность. Человек, особенно богатый, если он занимается филантропией неподконтрольно государству, воспринимается фактически как оппозиционный политик. Его начинают подозревать в том, что он осуществляет свои проекты для того, чтобы выстроить определенный имидж и т.п. Поэтому большинство наших доноров не хотят себя афишировать.

Значит, у нас официальных частных фондов не так много, как могло бы быть?

Да, потому что у доноров есть опасения, что это повлияет на их жизнь и их бизнес.

Эти опасения обоснованны?

Я думаю, да. Со стороны некоторых представителей власти существует просто параноидальное убеждение, что любая независимая публичная деятельность, особенно со стороны людей, имеющих финансовые ресурсы, представляет собой угрозу. Это ужасная ситуация. Как можно развивать при этом гражданское общество и филантропию, я не понимаю!

А как можно с этой паранойей бороться?

В первую очередь это культурная проблема. Государство создает мифы и живет в них. Надо создавать альтернативные мифы, встраивать филантропию в наш мифический контекст. Например, пропагандировать традиции русской дореволюционной благотворительности. Другой путь - доказывать, что, развивая филантропию, мы встраиваемся в европейскую традицию, приближаемся к крупнейшим странам. Но это срабатывает не во всех ситуациях, потому что у нас на государственном уровне неопределенная позиция по отношению к тому, хотим мы быть европейцами или нет. Вообще, если в государстве есть тенденция тотального контроля над всей деятельностью в стране, то независимая филантропия в нее в принципе не вписывается.

То есть это, на самом деле, вопрос большой идеологии и большой политики?

Это вопрос гражданской свободы, как говорят сами филантропы. Насколько люди имеют право делать то, что они хотят, не спрашивая государство, причем когда речь идет не только о том, что выращивать на своих шести сотках, но и о том, что делать со своими миллионами?

Но наряду с вопросом гражданской свободы есть еще вопрос экономической свободы. Развитие филантропии сталкивается с тем, что государство у нас считает, что не бывает частной собственности, и то, что заработал человек, это все равно не его. Наши государственные мужи еще могут смириться с тем, что человек потратит по своему усмотрению тысячу рублей, но если это миллион долларов? С их точки зрения, он должен потратить их не на то, на что сам хочет, а на то, на что надо. А что надо, определяется не им...

В таких случаях обычно поминают Абрамовича, купившего футбольный клуб и осуждаемого за то, что он поступил непатриотично.

Это вопрос его личного выбора, это его отношения с господом Богом. Другой вопрос - как эти деньги заработаны, но если он заработал их в рамках закона, - его право решать, как их потратить. Кстати, покупка "Челси" ведь была не филантропическим проектом, а инвестиционным. Футбольный клуб это коммерческое предприятие, и тот же Абрамович жертвует много своих личных средств на благотворительные проекты в России.

Есть подход, согласно которому потратить все деньги в стране это патриотично, а если ты этого не делаешь, ты нехороший. При таком подходе много денег на филантропию в стране не будет; это похоже не рэкет и наоборот подталкивает людей к тому, чтобы вывозить деньги. Другой подход - когда мы не укоряем человека, но создаем ситуацию, в которой он видит, что вложить деньги в некоммерческий проект в России так же престижно и безопасно, как купить "Челси". При этом мы тоже в какой-то мере влияем на выбор состоятельных людей, но человек делает выбор свободно.

Человек начинает думать над тем, что ему выбрать, не раньше, чем получает саму свободу выбора.

Да. А если вы лишаете его выбора, он не будет выбирать - он будет убегать.

А те отечественные доноры, которые уже приняли решение жертвовать средства на благотворительность, склонны делать это внутри страны?

Да. Наши российские доноры патриотичны до неприличия. Наша страна, в которой столько миллиардеров, практически вообще ничего не дала на помощь жертвам цунами в Юго-Восточной Азии. У англичан и американцев тоже полно проблем в своих странах, но они считают себя гражданами мира и привыкли поддерживать весь мир. Вспомните, какие колоссальные средства были собраны по всему миру на Беслан. Только мы собрали в Англии за две недели полтора миллиона долларов. Но наши граждане дают только на нашу страну, и в этом смысле наше государство не должно волноваться ни секунды.