Иван Шилов ИА REGNUM
Зулейха открывает глаза

Может ли быть плохая проза хорошей? Вполне. Так благословим же её и поприветствуем… Роман «Зулейха открывает глаза» открывает новую страницу. Чего? Сложно сказать с первого взгляда. Старательные детали. Пружинистая лёгкость повествования. Увлекательность. Выразительность. Графичность. Точней — кинематографичность… Если в первом акте заряжается ружьё, то во втором из леса внезапно выйдет медведь, чтобы съесть ребёнка. А если в избе есть подушки, то в сцене драки с топором они обязательно рвутся и разбрасывают перья. Прямо перед носом читателя. Или это уже таёжный снегопад начинается. А тут и любовная драма на фоне исторической трагедии. Так или иначе — вы не перепутаете. Нужные слова выделены курсивом. Картины написаны густым слоем масла. Можно потрогать страницы и ощутить проступающие буквы. Портреты. Пейзажи. Мысли.

Иногда возникает ощущение «золотого сечения», настолько тщательно и правильно выписано всё, что нужно. Или, если угодно, шедевра, который сочинён музыкальным автоматом с заложенными в него программами успешного произведения. Штырьки и дырочки стоят в правильных местах. Всё работает. Шестеренки сюжета исправно вращаются, обильно смазанные мелодраматически-глицериновыми слезами… Могло ли быть иначе? Проза Платонова (который что-то знал тоже про это время) оказывается на вкус и цвет шершавой, неуклюжей, блаженно косноязычной, то есть не всегда даже понятно, за кого он на самом деле. Страшный грех по нынешним временам. И читать её как-то почти неудобно, что ли… Стыдно. Вроде бы и морали даже нет в конце. И обязательных сцен. И диалоги не всегда очень интересные. И плохие люди не всегда матерятся, да и интеллигенты не всегда прекрасно говорят на европейских языках.

А этот роман читать очень удобно. Он сам помогает быть прочитанным. Бросается в глаза. Несётся, как бобслейная трасса, увлекая по своим замысловатым горкам и поворотам. Блеск! Нас бросает то в жар, то в холод. Это что-то очень напоминает. Только что?.. А не прекрасный ли сериал? Много было снято таких в последние годы по спорным мотивам отечественной истории. Вообще, «сцена», «сценарий» — возможно, ключевые слова для прочтения этого романа. Так и видятся уже рвущиеся к съемкам актёры училищ.

Хорошо сделанная пьеса, хорошо написанный сериал (интересно, что в первой части книги курсивом мы читаем практически синопсис сюжета, который остаётся за границей глав). Сериалы пишут и группами — мог бы быть этот автор, мог бы другой (главное — поймать тренд времени, попасть в правильное течение в океане банальностей, в восходящий поток), могла бы быть и команда, да хоть первокурсников литинститута — один работает в архивах в поисках суровой правды жизни и выразительных деталей, второй ищет мифологические параллели и перпендикуляры, третий блестяще пишет диалоги, четвёртый сокращает предложении до легко читаемых и полирует с правильными акцентами согласно линии издательской партии.

Выбрасывания содержимого ночного горшка на раскулачивающих, роды у костра, спасительный брак с интеллигентом-врачом и любовь к убийце мужа (разумеется, постепенно зарождающаяся в героине), чудесные спасения и философские диалоги как в жизни (с чуть сбитым прицелом на реализм). Немного о боге. На вопрос, не является ли это совсем уж лубочным… есть как минимум один правильный ответ от адвокатуры. Это же сказка, понимаете? Благо, к концу романа проявляются разговоры о легендах. А кто не спрятался в правила литературной игры — я не виноватая. Такова роль искусства. Иносказание. Мера условности. Для непонятливых. А то, что это не очень сложное по мировоззрению… так это как посмотреть. Да и к чему плодить сущности. Жизнь и так сложна… Иногда хочется просто прочитать или написать хороший женский роман.

С другой стороны, критиковать чужой роман даже проще, чем историю собственной родины. Что до «этники», то есть же, в конце концов, магазины колониальных подарков. Или чайхана у метро. Будем ли мы жаловаться на пыльный чай из пакетиков или пластиковые ложки, если хотим просто передохнуть? Конечно, нет. Так даже удобней, быстрей, привычней, практичней. И сразу можно выбросить после употребления. А что до глубины, так, в конце концов, дело это субъективное и мужское. Рваться в глубины. Иногда просто приятно повязать перед камином, погладить кошку, разыграть какие-то мечты на фоне. Всплакнуть в декорациях. В исторических костюмах. Для этого есть многочисленные читатели. Переход количества в качество. Что до идеологии, то отечественные паханы-нобелиаты, хотя бы некоторые спецы по человечности — точно знают, за что «хвалят» и дают пригубить из хрусталя и взять в аренду фрак. За общечеловеческие ценности. Убивать людей — плохо. Рожать детей хорошо. Россия — тюрьма народов. Телята против дубов. Ну и далее по списку.

В конце романа на паре страниц нас встречает словарь татарского языка, что должно вновь подчеркнуть, что перед нами всё-таки этническое произведение. Интересно прочитать. Во мне течёт отдалённая татарская кровь. Отца моей бабушки, моего прадеда, расстреляли в день рождения вождя как кулака. Зато дедушка по другой линии — был подполковником контрразведки. Сам же родился за колючей проволокой. Город-сад. Но во вполне ссыльных местах, где академики и зк делили тяготы жизни когда-то. В моей же жизни всё было хорошо. Перестроечные учебники и жвачки. Сериалы и американские фильмы. Было уже понятно, кто плохой, а кто хороший. Нам потребовалось прожить свою молодость, чтобы чуть-чуть усомниться в очевидном. Этот прекрасный роман не оставляет мест для сомнений.