Ленинградская-петербургская Надежда: «Не знаю, что там в небесной канцелярии полагается прапрабабушкам и блокадникам»
Москва, 27 января, 2015, 12:14 — ИА Регнум. У 92-летней бабушки, прабабушки и прапрабабушки Надежды Васильевны Козьяковой (в девичестве — Павловой) двое детей, три внука, пять правнуков и три праправнучки — Аделаида, Лукерья, Агния. Говорят, человеку, дождавшемуся правнуков, прощаются все грехи. Слыша это, она реагирует так: «Не знаю, что уж у них там в небесной канцелярии прочат прапрабабушкам и блокадникам…»
О себе и «своём» времени Надежда Васильевна рассказала накануне очередной, 71-й годовщины полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады корреспонденту ИА REGNUM.
Когда Надя, Надежда Васильевна Павлова появилась на свет, родные шутили: «Не наша — москвичка», ведь Наденька родилась в Москве, куда отец с семьей ненадолго приехал в командировку из родного города на Неве.
Между Надей и старшей сестрой Тамарой (в замужестве Суворовой) — девять лет разницы. Трое детей, три брата, появившиеся на свет вслед за Тамарой, умерли в раннем возрасте.
«До войны мы жили на улице Теряевой (позже — Всеволода Вишневского), и в нашем доме, четырьмя этажами выше, была квартира Чкаловых. Теряева улица на Петроградке — старинная, была названа в 1798 году по фамилии владельца находившегося там питейного дома».
Училась Надя Павлова в школе с историей (сейчас школа имени Д. С. Лихачева) — два года назад ей исполнилось 155 лет. Изначально это было так называемое Петербургское училище для приходящих девиц, позже Петербургская женская Петровская гимназия. В июне 1905 года гимназия переехала в построенное специально для неё четырёхэтажное здание по Плуталовой улице, 24 (архитектор — академик Г. Д. Гримм). С 1922 года её именовали Единой советской трудовой, а с 1941-го — 47-й средней школой.
Надежда Васильевна окончила это учебное заведение в сорок первом году — выпускной вечер случился за четыре дня до объявления о войне. О том, что она началась, Павловы услышали дома из «чёрной тарелки» воскресным утром 22 июня.
«Класс у нас был большим и дружным. Помню, как бегали в гости к Инке Косинской, её отец был полярником. Сидя на шкуре белого мишки, в неурочное время дулись в карты… А в общем, учились, как все… Кстати, школа и в годы блокады продолжала работать, но я тогда поступила в госпиталь… Через тридцать лет мы встретились, в основном женским составом, а сейчас, кроме меня, никого нет — примерно полтора года назад умерла, вероятно, последней, Фая Рохкинд», — говорит Надежда Васильевна, показывая снимки сорок первого и семьдесят первого года.
«По утрам бежала в госпиталь по улице Глухой Зелениной (эта улица идёт от Малой Зелениной до Большой Зелениной улицы, а в старину называлась Поперечной), возле морга обычно видела открытую полуторку, из которой торчали руки, ноги, головы умерших людей — это была „машина смерти“, наполненная трупами детей и взрослых. Я думала: это ведь чьи-то близкие, — вспоминает Надежда Васильевна. — Пожалуй, это было самое страшное в то время. Помню, как около месяца жила на работе, начальник госпиталя Анна Львовна Талочинская распорядилась — тогда в блокадном городе участилось людоедство».
Анна Львовна был начальницей строгой и в то же время душевной. Как-то призналась, что ей бы пришлась по сердцу такая, как Надя, невестка — был у неё сын со странным именем — Каля.
Госпиталь располагался в здании школы на Новоладожской (бывшей Церковной) улице. В разных госпиталях в блокаду работали её мама Александра Михайловна и сестра Тамара. «Помню, за мамой приехали военные на полуторке, забрали её на работу вместе с „помощницей“ — швейной машинкой. Мама обшивала раненых и получала рабочую карточку с самой большой в то время нормой — 350 граммов хлеба. У нас с сестрой были карточки служащих — 250 граммов».
Отец, Василий Павлович Павлов, работал главным инженером Института радиовещательного приёма и акустики имени А. С. Попова. В двадцатых годах прошлого века он был создан на базе петроградской Центральной радиолаборатории (ЦРЛ), где были разработаны первые ламповые приборы.
Когда началась война, у Василия Павловича была бронь, он остался в городе. Проявил характер, когда женщины поддались на разговоры о необходимости увезти ребенка из Ленинграда, якобы подальше от линии фронта, уберечь от опасности (тогда появилось соответствующее распоряжение городских властей). Собрали в дорогу племянницу Нади, дочку Тамары — Ирину, а заодно с ней и соседскую девочку Галю — дочь домоуправши, и отправили в Киров.
"Отец вернулся из командировки, не увидел ребёнка в доме и грозно спросил: «Где Ирка?» Когда узнал причину отсутствия, грохнул кулаком так, что чуть не развалился стол. «Какая эвакуация?! Отправили „в никуда“! Мы должны оставаться вместе!» Мама поехала за детьми и успела вернуть их, примерно восьмилетних, буквально за день до того, как блокадное кольцо окончательно сомкнулось. Домой дети прибыли с чесоткой, от которой мама помогла им избавиться", — рассказывает Надежда Васильевна.
Первое время семья держалась на скудной еде, оставшейся от мирного времени. Александра Михайловна, как чувствовала, перед войной мешками сушила яблоки — говорила, что на компот. В доме была изразцовая печка, но она не топилась, потому что обычно работало паровое отопление. Ирка сидела возле буржуйки, которую соорудил папа, и таскала из мешка сухофрукты, а её бабушка Шура никогда не спускалась в бомбоубежище, объяснила: «Здесь родились, здесь, если суждено, и умрём. Там внизу уж точно засыплет». За распределением между «ртами» скудной еды бабушка надзирала очень строго: раздавала хлеб по кусочкам, а оставшийся прятала в буфет.
«Война, блокада, но и тогда нам, молодым, хотелось чего-то красивого, напоминающего о мирной жизни. Помню, как наш сапожник, который работал в госпитале, сшил ладные и удобные туфельки для меня, а в другой раз брезентовые сапоги по ноге — у меня даже где-то такая карточка есть в альбоме. Стою с подругами по госпиталю, кокетливо выставив ножку. Война, а жизнь продолжалась», — улыбается, вспоминая ловко справленную обувь и подробности из жизни госпиталя, Надежда Васильевна.
На отделениях её то и дело подкармливали аскорбинкой, до тех пор, пока не покрылась сыпью — строгая заведующая отделением запретила: «Ты это прекрати, злоупотреблять вредно — чай, не конфеты!» На кухне тогда для медперсонала готовили запеканку из шрот — кукурузного жмыха — казалось, нет ничего вкуснее… Блокаду отец семейства Василий Павлович не пережил — в самое голодное время сорок второго года умер, и дети похоронили его в братской могиле на Серафимовском кладбище. «Везли тело на санках, перед этим купили хлеб и отдали его за то, чтобы положить у края могилы. А обратно, на тех же санках, я тащила Томку, очень уж она была слабой», — вздыхает Надежда Васильевна.
Среди прочих раненых лежал в госпитале совсем молоденький боец. Один раз, пробегая мимо, Надя увидела, как медсёстры пытаются сделать ему внутривенный укол, а он страшно боится. Подошла, паренек взглянул на неё, и одна из сестричек всплеснула руками: «Глядите, вены-то у него появились!» С тех пор перед тем, как сделать больному укол, звали её.
"Помню, как один из товарищей выздоравливающих, воин-казах приходил к моей маме свататься. Где-то раздобыл адрес, явился и объявил о том, что берёт меня в жены. «Об этом надо спрашивать дочку, а не меня», — сказала мама, а он объяснил: «У нас принято невесту на лошади увозить в дом жениха». Мама пожала плечами: «Где же ты, милый, лошадь в такое время найдешь!»
Свою судьбу на много лет вперед — мужа Валентина Игнатьевича Козьякова — Надежда Васильевна нашла там же, в госпитале, среди раненых. Выписавшись, он вернулся на фронт, воевал. Поженились уже после войны, в сорок восьмом, как раз в январе, 27 числа, когда отмечается день полного снятия блокады. В день их золотой свадьбы он шутил: «Пятьдесят лет без побега!» Умер скоропостижно, и соседка сказала: «Видишь, как он любил тебя, Надя, ни дня не мучил…»
В день снятия блокады в 1944 году коллектив госпиталя учинил пышное чаепитие. Это был светлый день, и в то же время каждый из выживших вспомнил своих погибших на фронте и умерших в блокадном Ленинграде родных, знакомых, друзей.
Надежда тогда осталась работать в госпитале, а сестра Тамара была отправлена вместе с медиками на передовую, закончила войну в Польше.
После войны была мирная жизнь и работа. Когда Надежда Васильевна уходила на пенсию, понадобилась справка о годах работы в госпитале, она обратилась в архив и с изумлением обнаружила, что нужные сведения содержатся в исписанном её собственной рукой журнале, когда она работала секретарем начальника…
Часто Надежда Васильевна вспоминает о том, как сестра Тамара очень сердилась, когда к ней в кассу, когда та работала в аптеке, приходил нетерпеливый покупатель с ветеранским удостоверением, дающим право на обслуживание без очереди, и пользовался этим правом, даже если очередь состояла из двух человек. «Война, блокада — судьба, которая объединяет всех нас, где бы мы, пережившие это время, ни находились, независимо от званий и удостоверений», — горячилась она.
«Надо, чтобы дети, внуки, правнуки и праправнуки о тяжелейшем блокадном времени помнили, но при этом ратовали не за передачу по наследству каких-либо льгот, о чём сегодня активно твердят иные, — за сохранение для следующих поколений правдивых свидетельств и знаний о войне и блокаде», — считает Надежда Васильевна.
Живёт сейчас прапрабабушка Надя просто, ни к кому, кроме самых близких, за помощью не обращаясь. Раньше жила по соседству, в одном с ней подъезде, подруга с боевой биографией, да переехала — дети распорядились… Теперь только перезваниваются.
Довоенное детство, «Рио-Рита», выпускной вечер за четыре дня до войны. Многие из тех, кого знала тогда Надежда Васильевна, так и остались в том времени… Листая семейный альбом, она, 92-летняя, разводит руками: «Ничего нового не скажу: времена не выбирают…»
Евгения Дылева
Блокада Ленинграда длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944-го. Единственным путём сообщения с городом оставалось Ладожское озеро, находящееся в пределах досягаемости артиллерии фашистов.
За годы блокады погибли, по разным данным, от 400 тысяч до 1,5 млн человек. Так, на Нюрнбергском процессе фигурировало число 632 тысячи человек. Только 3% из них погибли от бомбёжек и артобстрелов, остальные 97% умерли от голода.
В Санкт-Петербурге сейчас насчитывается 121,2 тысячи награжденных медалью «За оборону Ленинграда» или знаком «Жителю блокадного Ленинграда».(для сравнения: в 2010 году — 179,1 тысячи блокадников). 13,4 тысячи из них награждены медалью «За оборону Ленинграда», 107,8 тысячи человек — знаком «Жителю блокадного Ленинграда».