Новая военная доктрина России выделяет три вида международного сотрудничества, которое планируется развивать для сдерживания и предотвращения военных конфликтов в мире.

Первый вид — двусторонние отношения между государствами. Отдельно выделены страны БРИКС, но по смыслу понятно, что речь идет именно о двустороннем сотрудничестве с каждой из них. Крупнейшей страной этой неформальной группы безусловно является Китай.

При этом нужно отметить, что внешнеполитические процессы, в которые вовлечена сегодняшняя Россия, рассматриваются китайским руководством именно с точки зрения тех угроз (прямых и косвенных), которые они могут нести для Китая, и тех выгод, которые Китай из них может извлечь. Этот подход — чисто прагматический, ситуационный, и каждый раз решение принимается не исходя из каких-либо идеологических постулатов, а на основе анализа всех «за» и «против» конкретного процесса. Например, отношение к провозглашению независимости Абхазии и Южной Осетии вырабатывалось в первую очередь с учетом внутренних проблем КНР — прежде всего, угрозы сепаратизма в Тибете и в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. А оценка ситуации на Украине была дана в том числе с учетом наличия у Китая «тайваньской проблемы» — по сути, собственного Крыма «с китайской спецификой».

Из этого вытекает проверенный на практике вывод о том, что нельзя автоматически рассчитывать на поддержку Китая только на том основании, что еще с 1996 года обе страны установили отношения стратегического партнерства. Во-первых, Китай ведет себя на мировой арене очень осторожно, стараясь не брать никаких союзнических обязательств и оставляя за собой максимально возможную свободу действий. Во-вторых, при прогнозировании реакции Китая на то или иное событие в мире надо всегда стараться смотреть на него «китайскими глазами».

Именно поэтому такие «прикладные» аспекты сотрудничества как поставки Китаю российской военной техники и вооружения — безусловно будут продолжаться. При этом российская сторона будет традиционно делать все, чтобы исключить самовольное воспроизведение Китаем российских технологий. Будут продолжаться и совместные военные учения, а также отработка антитеррористических и спасательных операций. При этом существенного расширения их масштабов вряд ли стоит ожидать. По сути, Россия и Китай уже выработали некий алгоритм сотрудничества в военной области. Возможно, Россия хочет большего (то есть, от чисто военной темы совместных учений перейти на уровень военно-политического союзничества), но Китай сегодня к этому явно не готов. Или, возможно, готов пойти на какие-то непринципиальные договоренности, при этом выторговав экономические преференции для крупных китайских проектов в России.

Второй вид взаимодействия — на уровне международных организаций, куда входит Россия. На азиатском направлении это в первую очередь безусловно Шанхайская организация сотрудничества (она тоже отдельно упомянута в тексте военной доктрины). ШОС не является военным блоком, хотя на ее форумах и обсуждаются некоторые вопросы, связанные с обороной и безопасностью входящих в нее стран. По сути, это дискуссионная площадка, позволяющая в многостороннем формате обсуждать вопросы бесконфликтного развития региона Центральной Азии и прилегающих к нему стран. Наличие такого форума — безусловный плюс, позволяющий на ранней стадии предотвращать столкновения интересов тех или иных государств. А еще это попытка «застолбить поляну» — самим существованием ШОС его участники говорят: это наш регион, и мы здесь сами решаем свои дела. Поэтому понятно стремление России развивать сотрудничество в рамках ШОС.

Тем не менее ШОС так и не стал (да и в ближайшем будущем вряд ли станет) азиатским противовесом НАТО. Даже на саммитах его участники зачастую предпочитают двусторонние обсуждения многосторонним. Поэтому поле для развития того сотрудничества в рамках ШОС, о котором говорится в военной доктрине, весьма ограничено. К этому можно добавить существующее недоверие между отдельными членами ШОС и наличие определенных разночтений в понимании миссии этой организации. Китайцы, например, с самого начала создания этой организации заявляли, что она должна противостоять «трем силам» — терроризму, сепаратизму и экстремизму. Если с терроризмом и экстремизмом (особенно исламским — на данном этапе) все ясно, то сепаратизм — это та проблема, понимание которой у России и Китая применительно к конкретным ситуациям (например, к вопросу о признании независимости Абхазии, Южной Осетии) в значительной степени различается. Именно поэтому сегодняшняя активность России по линии ШОС по многим позициям неизбежно будет сведена к двусторонним договоренностям с конкретными странами, причем, набор решаемых таким образом проблем будет довольно ограниченным. А это значительно уменьшает потенциал ШОС для реализации целей и задач, провозглашенных в военной доктрине.

И, наконец, в военной доктрине сделана попытка определить роль России в крупных регионах мира — при этом отдельно выделен Азиатско-Тихоокеанский регион. Но о том, как Россия сможет содействовать построению в АТР «новой модели безопасности, основанной на коллективных внеблоковых началах» — остается только догадываться. У России слишком мало рычагов влияния на страны этого региона. Увязывать политические вопросы с экспортом оружия этим странам Россия не будет — это чревато потерей рынка. Объем торговых связей с большинством стран региона относительно невелик, и в их развитии Россия сегодня заинтересована не меньше, чем сами эти страны. А вот кто должен быть доволен декларацией стремления России отстаивать внеблоковый статус государств АТР — так это Китай. Поэтому вероятнее всего эта фраза в военной доктрине появилась в качестве демонстрации солидарности с руководством КНР. А возможно — с целью пригласить Китай сделать какую-то ответную любезность.

Таким образом, новая военная доктрина не только намечает направления возможного международного сотрудничества в сфере предотвращения конфликтов, но и при ближайшем рассмотрении демонстрирует относительную ограниченность ресурсов России в данной сфере — по крайней мере, на азиатском направлении. При этом ряд положений военной доктрины — это скорее декларации о намерениях, сделанные не для воплощения в конкретные действия, а скорее с целью продемонстрировать поддержку усилий других игроков на мировой арене и успокоить соседей.

Петр Козьма — кандидат экономических наук, Янгон (Мьянма), специально для ИА REGNUM