Москва, 22 декабря, 2013, 12:44 — ИА Регнум. Театральный фестиваль "Бплтийский дом" в этом году закрылся вахтанговским спектаклем "Евгений Онегин". Художественный руководитель Театра им. Евгения Вахтангова и режиссер Римас Туминас рассказал обозревателю ИА REGNUM каким образом прибалтийский театр сумел выжить и что требуется зрителю

ИА REGNUM: Римас Владимирович, в своей сентябрьской речи на открытии сезона Театра Вахтангова Вы заметили, что чувствует себя не слишком комфортно в Москве. А раньше и вовсе называли говорили про себя "чужак". Из чего все-таки это ощущение рождается?

Расскажу такой эпизод, который, быть может, пояснит. Я наблюдал свой спектакль, до этого как всегда были репетиции, какие-то мои замечания, поправки. Актеры обычно соглашаются, принимают их, обещают что-то такое переосмыслить и все равно делают так, как им кажется нужным. То есть возвращаются к своим берегам. Я тогда смотрел и думал: "Нет, это невозможно". Позже понял - они же дома, а я нет. И потому позволяют себе недослышать, не услышать. А я хотел тогда сделать что-то, чтобы дать им почувствовать - театр есть некая космическая пылинка, атом, не имеющий дома. Нельзя его привязывать. Вот тут стало не то чтобы обидно, но не по себе. Конечно, опускаются руки. Не признают, что театр - летающий дом. Где-то опустится, поживет, и опять в пространстве путешествует. А где остановится в следующий раз не известно. Главное, знать, что мы опять поднимемся, пойдем дальше. Это же вечное движение. И вот тут становится трудно.

ИА REGNUM: Где же в таком случае Вы берете силы?

Тогда я возвращаюсь в детство. Не впадаю (смеется). А обращаюсь к запахам, цветам и снова верю в нашу первоначальную природу. Может быть, наивную. Я долгое время работал в Исландии и там видел, что земля еще не завершила формирование. Она еще бурлит, не успокоилась. Оказывается, она довольно молодая. В Европе этого уже не увидишь.

ИА REGNUM: Когда предложили возглавить Театр Вахтангова, в вашем театре и на официальном уровне поддержали Вас? Наверняка ведь и там, и там обсуждалось.

Когда пригласили впервые, бывший первый секретарь ЦК и тогдашний президент Литвы Альгирдас Бразаускас, поддерживал эту идею. Когда позвали второй раз - я отказался. Это было уже время другого президента, "американца". И вот Валдас Адамкус, во время награждения какой-то наградой, сказал: "Спасибо, что не согласились". Очень разделились мнения. И официальные, и театральные. Даже моя жена была против. Она вообще не думала, что я задержусь. Была уверена, что мне будет трудно, ничего не получится. Мы же все театральные люди. Однако я понимал - уже другое время, нет каких-то структур, которые могли бы "съесть". Как в советское время, скажем. Остаются люди, и только прямые отношения. И я как-то поверил в себя. Даже не думал - съедят, нет. Было интересно - получится ли как-то распространить мой язык, желание, видение, или же это всё не нужно никому. А в России, где я учился, запах Эфроса, исчезнувший в Москве, нужен. Я о нем как-то так думал, верил и мои мысли подтвердила актриса Ольга Яковлева. Я еще не работал в Вахтанговском, только приезжал со своими спектаклями. В одном интервью ее спросили: "Дух Эфроса есть в Москве или нет?". Сначала она ответила "нет". Но потом добавила: "Есть. Я видела какой-то спектакль, Туминаса что ли. Там я эфросовский дух и уловила". Мне так было приятно узнать об этом. Потом мы подружились и я лично на все премьеры ее приглашаю.

ИА REGNUM: А в самом театре сильно переживали Ваше согласие на переезд?

Было молчание, тяжелое. Но все ведь уходят, убегают сниматься. Где-то там. Всем было понятно, что я становлюсь заложником своего театра. Такую маленькую тюрьму себе построил, и я почувствовал - всё, мне тут конец. Понимали - надо. Молча приняли, не одобряли, но и не протестовали. Были точно уверены, что я вернусь.

ИА REGNUM: Сейчас вы следите за своим театром и прибалтийским вообще? Успеваете ли?

За Някрошюсом, Коршуновасом, своим Малым театром наблюдаю, да. Все остальное как-то не интересует. За ценностями, которые были и есть, еще слежу. В последнее время я в Литве преподавал, и вижу, что нет педагогов. Какие-то случайные актеры берутся, то есть рушится школа и утрачивается система. Хотя живут пока по инерции системой, скажем, ГИТИСа, петербургской школы. Уходят ведь не потому, что тут границы появились. Просто возникли усталость, какая-то вялость, податливость. Нет инициативы, чтобы что-то совершать. Я ждал, я здесь, в Москве! Можем школами меняться, делать какие-то движения. Однако, мне кажется, что нас как будто игнорируют. Мы как бы мешаем. Они сейчас, посмею сказать, сеют посредственность. Някрошюса нет, Коршуноваса почти нет, меня нет. И ни с кем не устанавливаются связи. Мне жаль всего этого. Моральных, духовных убийств очень много и все больше и больше пошлости. Особенно в театре. Я часто привожу пример, как бедный Пушкин оборонялся, кричал по поводу литературной и театральной пошлости. Выстрел в Ленского и есть выстрел в пошлость и ненужность.

ИА REGNUM: Сегодня целый залп придется делать...

Да. Я встречался с Львом Додиным и поблагодарил за "Коварство и любовь". Может быть, я мало общаюсь, мало смотрю. Но стараюсь удержать преемственность, театральные ценности. Я думал: "Наверное, я уже стар и ничего не понимаю". Но посмотрел спектакли Додина, Бутусова и подумал, что вот наконец-то! И стало так хорошо, как будто можно прямо сейчас уехать в отпуск. Что-то еще есть, слава богу. Ведь следует на что-то опираться: осталось всего несколько спектаклей, книг, фильмов. Хотя, наверное, хватит. Главное, чтоб они были.

ИА REGNUM: В советское время кино прибалтийское, литовское в первую очередь, было очень известно. С театром, скорее, наоборот. В 1990-е кино исчезло, а театр сумел выбраться из тяжелых обстоятельств, в том числе и исторических. Что помогло выстоять и не исчезнуть с театральной карты?

Да, когда рухнул кинематограф, работы не стало, а театры были. И кинокритики перешли в театр. В каком-то смысле они помогли сосредоточить внимание. У них появился интерес, что пробудило зрительское любопытство, и мы, в свою очередь, очень взбодрились. Кто работал в кино, вернулись, хоть и в трудный период, но в театр. Прекрасно помню то время - я участвовал в создании национального театра. Национальное было критерием, объединившим нас, режиссеров, желавших выжить в этой беде. Мы как-то сплотились, поверили что пора, при всей опасности, гармонизировать пространство. Не разрывать, не вносить деструкцию. Искать красоту. И это спасло. Погибли или ушли те, кто говорил, что нужно комедии ставить и развлекать. Ведь когда начинаешь думать, только о том, что нужно зрителю и чего он хочет - это гибель. Думай, что нужно тебе и чего хочешь ты сам.