Владимир Дегоев: История российско-кавказских отношений как научно-образовательный проект
Феномен империи: гибель или перерождение?
Стремительное расстройство миросистемных связей в результате краха биполярной системы поставило перед современными теоретиками и практиками в области международных отношений совершенно новые проблемы анализа и интеллектуального сопровождения политических процессов. Одна часть этих проблем связана с управлением процессом распада нежизнеспособных (или объявленных таковыми) государств и образования новых субъектов мировой политики. Другая - с ростом мощи и влияния крупных государств, претендующих на роль полюсообразующих центров силы.
Последнее обстоятельство заметно обостряет интерес к переосмыслению феномена империи. Дать исчерпывающе корректное определение данному явлению настолько сложно, что даже те историки и социологи, которые не отказываются от этих попыток, готовы признать лишь относительно успешный характер своих результатов. Не меньше трудностей возникает с вопросом о типологии империи, ибо каждая из них обладает общими и, присущими только ей, особенными и единичными чертами.
Не вдаваясь в глубины дискуссии о сущности империи, примем в качестве рабочего инструмента следующее определение. Империя - это могущественная, суверенная, обширная держава, как правило, объединяющая с помощью целого ряда цементирующих факторов разнородные этнические сообщества. Она управляется из имперского военно-административно-бюрократического центра (столицы), имеющего в своем подчинении разветвленную систему местной, губернской власти, которая на периферийных, а значит повышенно уязвимых территориях, принимает более или менее автономные формы, в той или иной мере соответствующие понятию "наместничество". Такие властно-структурные модели в истории различались по степени эффективности, устойчивости, продолжительности существования, но при всем этом они обеспечивали жизнеспособность империи в пределах отведенного им срока жизни.
Любое определение империи будет неполным без указания на ее огромную роль в международных делах, от которой она просто не может отказаться по объективным причинам, и которая, порой принципиально, корректируется субъективными факторами. Векторы взаимодействия империи с внешней средой направлены встречно. Независимо от своего состояния на данный момент (расцвет или упадок) империя оказывает сильное влияние на другие крупные или мелкие государства. Вместе с тем и она сама в той или иной степени испытывает на себе воздействие тех фундаментальных явлений цивилизационного характера, которые происходят вовне ее.
Империи, по крайней мере, на протяжении большей части истории человечества не были "демократиями" ввиду абсолютно естественных причин. Это были разные и в целом несовместимые способы организации, самосохранения и развития обществ, обусловленные географическими, историческими, политическими и другими обстоятельствами.
"Антидемократизм" империй никогда не являлся ни признаком их "исторической нелегитимности", ни свидетельством их неорганичности, ни автоматической предпосылкой к конечному саморазрушению.
Важно подчеркнуть, что таким понятиям, как "авторитаризм" и "тоталитаризм", неизменно ассоциируемым с имперским государством, крайне сложно дать классическое, "научное", применимое ко всем временам и народам описание. В самой жестко выстроенной иерархии власти всегда находилось место, иногда немалое, для элементов и даже институтов народоправства (примеров в истории достаточно), и это было продиктовано реалиями жизни, которые всегда ограничивали самодержавие здравым смыслом. Огромные пространства империи порождали парадокс, с одной стороны, целенаправленно формируя авторитарную властную вертикаль, с другой - ограничивая сферу ее действий и полномочий элементарными соображениями целесообразности, пониманием невозможности подчинить все и вся. Стихийная самоорганизация общества "снизу", как ни покажется странным, выступала незаменимым подспорьем для сверхцентрализованной имперской власти.
История позволяет усомниться в том, что всякая империя представляет собой организм, не способный производить на свет выдающиеся культурные явления. Крупные европейские мыслители не упускали случая, чтобы отдать дань греко-римскому духовному наследию. Имея в виду именно его, они часто повторяли: "Мы (европейцы - В. Д.) - карлики, взобравшиеся на плечи великана".
Высочайший культурный потенциал империи и его слагаемые - тема, заслуживающая глубокого и непредвзятого изучения. Были времена, когда вокруг деспотов на всех этажах социальной жизни процветали науки, искусства, ремесла, дух и гений человека. То есть все, для торжества чего вроде бы нужна свобода. Впрочем, нужна ли? Говорят, что феномен "просвещенной деспотии" имеет прямое отношение к сопромату. Якобы только в противодействии тиранической власти, в изощренных поисках укромных уголков творческой независимости от нее рождаются шедевры.
Так это или нет - пусть разбираются философы. Но в любом случае вопрос о том, происходит ли все это "вопреки" или "благодаря", не имеет смысла, ибо между "вопреки" и "благодаря" в данном контексте нет разницы. Точнее, они неотделимы друг от друга так же, как субъект сопротивления неотделим от того, чему он противостоит.
*****
Проблема изучения империи подвержена сильному влиянию общемировых политико-идеологических конъюнктур, то есть вненаучных факторов. Не будем спешить называть это однозначно непродуктивным обстоятельством, хотя бы потому, что объективно оно стимулирует развитие мысли, в том числе в весьма неожиданных направлениях. Возможно, именно под воздействием довольно резких идеологических сдвигов то в одну, то в другую сторону в последнее время едва ли не главным предметом обсуждения историков, политологов, философов, культурологов становится вопрос о степени уникальности каждой отдельно взятой империи. Этот вопрос выходит далеко за рамки теории - в область современной политической практики.
На первый взгляд, хрестоматийная формула о том, что все империи, пережив периоды рождения и расцвета, непременно погибают, уже не удовлетворяет ни российских, ни западных интеллектуалов, поскольку она, как становится все очевиднее, не согласуется с реалиями новейшего времени.
Поэтому в центре внимания оказалась тема об исторических судьбах империи. Почему эти судьбы должны быть похожи как две капли воды, если такого сходства никогда не было между самими империями? Задаваться этими вопросами заставляет не только и не столько интерес к прошлому, сколько современная ситуация в мировой политике. Она же актуализирует и наполняет практическим смыслом ответы на другие вопросы: если время империй ушло безвозвратно, то как назвать существующие сегодня огромные, сильные, сложно-сочлененные (с точки зрения этнодемографической составляющей, языка, культуры, религии и т.д.) государства с совершенно разной степенью приверженности идее демократии и совершенно разным пониманием ее? В каких терминах определять их внешнюю политику, нацеленную на установление собственного господства в том или ином регионе планеты? (Здесь не стоит обманываться такими эвфемизмами как "лидерство", "мягкая сила", "неотвратимая необходимость брать на себя бремя глобальной ответственности" и т.д. В XIX веке имперские теоретики и практики тоже старались не называть вещи своими именами.) Каково будущее этих государств - распад или перерождение в нечто новое, эклектичное, где современные формы (демократия, федерализм, рыночная экономика, высокие технологии) будут соединяться с глубокими историческими и цивилизационными традициями, включающими и приверженность имперской идее?
Сделать вид, будто эти вопросы сегодня потеряли всякую актуальность и относятся либо к прошлому, либо к области абстрактного теоретизирования - значит игнорировать один из фундаментальных (если в перспективе не самый главный) факторов, который сформирует новый миропорядок, придаст ему более или менее функциональную форму и обеспечит оптимальным уровнем безопасности.
Имперский дискурс получил широкое распространение в современной мировой историографии, политологии, политической философии и т.д., обозначив две крайности. Одну представляют те, для кого, по разным причинам, империя глубоко ненавистна как олицетворение тупой силы, иррационального стремления к бесконечной экспансии, безмерной жестокости по отношению к любым формам сопротивления со стороны человека, общества, народа, завоеванного государства (и т.д.). Сторонники такого взгляда реализуют в своих исследованиях концепции и теории, основанные на идеологизированном и избирательном подборе соответствующих аргументов, недостатка в которых, надо признаться, нет.
Как, впрочем, нет недостатка и в доводах, приводимых столь же ярыми адептами идеи империи. Они предпочитают говорить об огромных и бесспорных заслугах империи - как способа организации власти и формы существования народов - в решении проблем внешней безопасности, выживания, демографического роста, цивилизационного развития, включая его материальные и культурно-духовные стороны.
Между этими полярными полюсами находится, если ее так можно назвать, "школа реалистов". Они менее зависимы от акцентированных идеологических пристрастий и от избыточно эмоционального восприятия феномена империи. Его сложнейшая внутренняя диалектика, которая безусловно присутствовала в истории и которая, возможно, определит общие контуры будущего мироустройства, интересует этих ученых в большей степени, чем установление точного, математического соотношения между пороками и добродетелями империи.
Все это свидетельствует по крайней мере об одном: тема империи остается в повестке дня и для ученых, и для идеологов, и для политиков самых разных ориентаций.
От общего к частному: почему Кавказ?
Применительно к обсуждаемой теме основополагающий вопрос можно сформулировать так: обладает ли уникальными свойствами Российская империя как преемница Советского Союза? Если да, то какими и как они влияют и будут влиять на ход исторического развития постсоветской России? Существует ли для такой громадной страны возможность решительно отвергнуть наследие многовекового имперского прошлого и начать жизнь с чистого листа? Чем придется заплатить за такое избавление народам России, с точки зрения геополитики, безопасности, демографии, экономики, культуры, нравственного самочувствия? Не случится ли, что последствия новой "антиимперской" революции в России дороже всего обойдутся Западу?
Искать ответы на эти трудные вопросы поможет обращение к политической истории Кавказа - пожалуй, самой сложной и самой проблемной составной части Российской империи. Эта история, с точки зрения фактографии, считается хорошо изученной, но это не помешало ей стать сегодня предметом острейших научных дискуссий, идеологических баталий, националистических и шовинистических спекуляций, топорного мифотворчества.
До сих пор значительная часть западных интеллектуалов - отчасти добровольно, отчасти по неведению - остается во власти, казалось бы, давно исчерпавших свой пропагандистско-идеологический ресурс русофобских и антисоветских стереотипов. Сегодня, в отличие от недавнего прошлого, никто не мешает им входить в различные "творческие объединения" с их единомышленниками из российской интеллектуальной среды через всевозможные гранты, конференции, симпозиумы.
Как правило, лейтмотив этих международных мероприятий - нервические дискуссии о неискупимых исторических грехах России (и русских) перед покоренными народами, изнывавшими и (как подразумевается с неподражаемой деликатностью) продолжающими изнывать в имперских застенках. Другая дежурная тема сводится к настоятельным призывам исторгнуть у российского руководства покаяние за Кавказскую войну XIX века в виде удовлетворения требований о том, что в порядке компенсации якобы положено современным потомкам мухаджиров в соответствии с международным правом. Самое прелюбопытное в этом кондуите - выговор в адрес Москвы за ее нежелание возвращать наследников северокавказских эмигрантов, расселившихся по всему миру, на историческую родину. В "тюрьму народов", надо понимать?
Сегодня в вопросах, связанных с Кавказом, грубая пропаганда, к сожалению, торжествует не только над научно-историческим подходом, но и над логикой, здравым смыслом, волей к миру и согласию в обществе. Попытки переломить эту тенденцию в одночасье, да еще и методом кампанейщины, почти наверняка дадут обратный результат. Здесь нужна долгая, комплексная, системная работа, значительная часть которой будет сосредоточена в сфере массового просвещения.
Сверхзадача современных научных, образовательных, культурных дискуссий на тему "Кавказ и империя" - предложить некую систему интеллектуальных стимулов, задуматься над целым рядом проблем, по тем или иным причинам выпадающим из поля зрения западных и российских специалистов, изучающих историю Кавказа и современные процессы в регионе.
В большинстве американских и европейских исследований по-прежнему настойчиво и последовательно акцентируется агрессивный, завоевательный, жестокий характер политики России на Кавказе и решительная, непримиримая, "национально-освободительная" по своей природе ответная реакция кавказских народов. Эта глубоко конфронтационная модель отношений, с разной степенью научного или наукообразного изящества, преподносится как системное, историческое и непреходящее явление. Далее следует вывод, что кавказская проблематика и впредь будет давать о себе знать с той или иной, но скорее всего с нарастающей силой.
Такая незамысловатая формула продолжает быть востребованной в качестве идеологемы, обращенной к массовому, управляемому сознанию. Ее широко используют с теми же пропагандистскими целями, которые были характерны для времен холодной войны. Но как метод научного анализа это не работает, ибо априорное конструирование того или иного образа России, ее политики на Кавказе - занятие, не имеющее никакого отношения к предмету, целям и задачам исторических исследований. Во всяком случае, элементарную логику и здравый смысл в этой области познания никто еще не отменял.
Между тем, именно этого не хватает тем, кто склонен рассматривать историю взаимоотношений России и Кавказа (что во многом является синонимом истории строительства южного яруса Российской империи) сквозь призму войн, насилия, жестокости, порождавших всеобщее перманентное движение сопротивления.
Подобная избирательность не содержит даже намека на существование других, фундаментальных аспектов проблемы. Огромные сюжетные, событийные пласты, яркие, но "неудобные" персонажи попросту вымараны из богатейшей истории российско-кавказских отношений (это понятие следует употреблять без кавычек только применительно к периоду, предшествовавшему присоединению Кавказа к России). Нет даже попыток вникнуть в глубинные общественно-экономические, политические, культурные, ментально-психологические - одним словом, цивилизационные - процессы, хотя и на поверхности истории оставлены заведомо незамеченными многие совершенно очевидные факты.
Между тем, подобные вопросы давно уже напрашиваются в официально-государственную повестку дня в области науки, образования, духовного воспитания российского общества.
Стратегическую сердцевину этого комплекса проблем должен составить Большой академический проект реконструкции общей модели цивилизационного развития Кавказа с XVI века до 1991 года. Именно он может стать базовой научно-методологической основой для вузовских, школьных и прочих учебных программ, входящих в систему государственного стандарта.
Наивно претендовать на полное совпадение этой модели с "исторической реальностью" прежде всего потому, что такое совпадение, с гносеологической точки зрения, исключено в принципе. Вместе с тем, мы не скрываем своего стремления противопоставить определенную версию политической истории Кавказа, во-первых, полярным взглядам, бытующим в современной историографии, во-вторых, жестким и бескомпромиссным концепциям, пусть и не лишенным рационального зерна, в-третьих, устойчивым и глубоко преемственным стереотипам, пронизанным идейными и ментальными предрассудками, которые подпитываются наукообразным мифотворчеством.
При этом едва ли не главная из целого ряда методологических проблем состоит в том, что на протяжении большей части истории Кавказа происходившие там процессы политического (и не только политического) характера очень плохо укладываются в рамки некоего целостного, законченного, внутренне единого и потому относительно удобного для изучения явления.
Решать эту проблему мы предлагаем с помощью некоего набора средств, включая редуцирование сложнейшей, мозаичной, многокрасочной панорамы кавказской исторической жизни до уровня не слишком ажурной схемы. Разумеется, при таком, во многом вынужденном подходе неизбежны существенные потери в плане постижения тонких кавказских материй умом и восприятия их чувствами. Но зато для познания сущности некоторых фундаментальных вещей в более или менее системном ключе это, похоже, не самый худший метод.
В качестве методологического инструментария мы полагаем нецелесообразным игнорировать то, что с большими оговорками можно назвать постмодернизмом. Под постмодернизмом имеется в виду не просто искусственное, эклектическое соединение различных методов. Эклектика в данном случае является принципом не столько механистического, сколько синергического, взаимодополняемого соединения самых разных подходов. Такое соединение - отнюдь не самоцель, а способ достижения максимального познавательного эффекта. Руководствуясь именно этой задачей, мы, применительно к той или иной исторической ситуации, позволяем себе рекомендовать использование элементов теории фронтира (Фредерик Тернер), ориентализма (Эдвард Саид), неомарксизма, компаративистики, политологического анализа, гипотетических построений.
Понимая постмодернизм как самый широкий, самый свободный и самый гибкий из ныне существующих дискурсов, мы, вместе с тем, стараемся избежать невольного превращения его в то, чему он противопоставлен по определению - в методологическую и идеологическую мега-систему, наподобие тех, что господствовали в XIX-XX вв.
*****
Не имея представлений об объекте (Кавказе) российской имперской политики, невозможно понять ни целей, ни содержания, ни результатов этой политики. И очень легко остаться во власти тех клише, о которых мы уже говорили.
Кавказ - это политическое, социально-этническое и культурное пространство, заключенное между Черным и Каспийским морями. Вплоть до сегодняшнего дня оно так и не обрело внутренней спаянности и однородности. На протяжении многих веков этносоциокультурная мозаичность составляла одну из главных его особенностей. Для Северного Кавказа это было характерно в большей степени, чем для Закавказья.
По отношению к обеим частям региона можно утверждать об отсутствии там жизнеспособных, суверенных, геополитически и цивилизационно состоятельных политических организмов. Для любой из кавказских политий XVI-XVIII вв. распространенное ныне определение "несостоятельное государство" будет чрезмерным комплиментом. Но если сегодня причины этой несостоятельности можно связывать (и многие связывают) с субъективными факторами, то тогда это была не вина, а беда всех кавказских народов. Точнее - тех выдающихся местных правителей, которые пробовали строить самостоятельные государства. То есть браться за заведомо неосуществимые в тех условиях задачи. Междоусобицы, кровная месть, непрерывные перекройки этнических и политических "границ", война всех против всех, порождающая анархию и хаос - все это являлось естественной формой бытия для Кавказа.
Вместе с тем, Кавказ нельзя считать лишь географическим пространством, совершенно лишенным единого политического, а вернее - геополитического, содержания. Некое более или менее выраженное сущностное единство Кавказ приобретает с XVI века в качестве объекта международного соперничества между Ираном, Турцией и Россией (Московией). Тогда и начинается его "политическая история".
Поэтому в рамках осуществления предлагаемого научно-образовательного проекта в центр внимания следует поставить те процессы, которые происходили на Кавказе под воздействием противоречий между великими державами и которые, в свою очередь, влияли на динамику этих противоречий. Начав разговор с межимперской по сути конкуренции на Кавказе, мы считаем логичным поэтапно проследить весь его ход, а затем сосредоточиться на цивилизационной эволюции этого региона уже в составе Российской империи и СССР.
*****
Настоящий проект ставит во главу угла две основные задачи:
а) снабдить всех, кто в принципе предполагается в качестве широкой учебной аудитории (студенты, преподаватели, учащиеся средних и специальных образовательных учреждений, просто любители истории, политики и чиновники, если это им будет интересно), определенным запасом позитивных знаний не только о политической, но и о культурно-цивилизационной составляющей истории Кавказа на протяжении четырех веков.
б) опираясь на эту информацию, четко сформулировать те вопросы, которые никто еще в практическом плане толком не ставил, хотя, по сути, они давно уже находятся в центре историографических и, отчасти, политологических дискуссий. Какие мотивы (или императивы) обусловили столь последовательное продвижение России в черноморско-каспийском направлении? Почему именно Российская империя оказалась победителем в длительном и трудном международном противоборстве на Кавказе? Какова природа восприятия России кавказскими народами до и после их присоединения к великой державе? Что породило Кавказскую войну - типичная "антиколониальная" реакция или причины феноменального свойства? Если Кавказ всегда был, как считали и считают на Западе, ахиллесовой пятой Российской и Советской империй, то чем объяснить столь быструю (по историческим меркам) и успешную политическую, социально-экономическую, культурную интеграцию региона в состав этих мега-структур и беспрецедентно длительный период стабильности в его внутренней жизни? И, наконец, какую роль сыграло и еще сыграет имперское наследие в исторических судьбах народов Северного Кавказа и Закавказья?
Эти вопросы тянут за собой целую вереницу других, более частных, для предметного размышления над которыми предлагаемая нами тематическо-хронологическая матрица будем вполне удобной.
Эскиз дорожной карты Проекта
Первый период (XVI в. - 1762 г.)
Этнополитическая, конфессиональная и культурная карта Кавказа.
Север - Юг, горы - равнина: природно-географический фактор как естественный барьер и как связующая ткань. Экономическая база, способы хозяйствования, типы социальных отношений, этнопсихологические особенности. Формы государственности и управления. Динамика изменений и инерция покоя: где чего больше? Энергия и последствия внешнего воздействия.
Формирование геополитического треугольника "Турция-Иран-Россия": XVI-XVII века
Стратегические планы великих держав на Кавказе: императивы безопасности и логика имперской экспансии. Начальная фаза форматирования Кавказа как единой политической реальности и единого политического объекта. Взаимодействие внутренних и внешних факторов.
Между хаосом и хрупким равновесием (1700-1762 гг.): общие тенденции в политической ситуации на Кавказе и вокруг него.
Строительство империи и появление доктринальных основ южной политики России при
Второй период (1763-1917 гг.)
Присоединение Кавказа к России как исторический процесс (1763-1829 гг.).
Объективные и субъективные слагаемые в политике
"Странная" Кавказская война: внутреннее содержание и внешняя среда (1817-1864 гг.).
О чем и почему спорят историки? Слишком простые решения для слишком сложных историографических проблем. Вопросы, которые предпочитают не задавать. Суть методологического кризиса в исследовании Кавказской войны и возможные пути его преодоления. Идея, личность, власть как генераторы социальной энергии войны. Характер военных действий и их географическая локализация. Побежденные как победители: очевидные и незамеченные итоги войны.
Модернизация кавказской периферии Российской империи (1864-1917 гг.).
Основные направления, темпы, субрегиональная и локальная специфика интеграции Кавказа в имперско-цивилизационную систему России. Восточный кризис 70-х годов XIX века и его геополитические последствия для Кавказа. Необратимое и непредсказуемое: социально-духовный и экономический рывок в конце XIХ - начале XX века. Кавказ в период Первой мировой войны (1914-1917 гг.). Кризис, фронт, революция. Кавказские планы великих держав и методы их осуществления. Крах империи?
Третий период (1918-1991 гг.)
Государствостроительные эксперименты на Кавказе в период Гражданской войны и иностранной интервенции (1918-1921 гг.).
Октябрьская революция 1917 года как исторический разлом и стык эпох. Социально-политическая природа кавказского сепаратизма. Внутренние и внешние источники формирования прообразов "несостоятельных государств" в Закавказье. Типичные политические персонажи времени: образование, культура, идентичность, пути к власти. Особенности сепаратистской экзотики на Северном Кавказе. От замысла к практике: большевики в поисках своей модели решения национального вопроса. Слияние коммунистической идеи с имперской инерцией. Противоборствующие направления в политике социальной мобилизации масс. Классовый интернационализм против суверенной этнократии. Интересы великих держав на черноморско-каспийском пространстве и способы их осуществления. Крах имитационных демократий Закавказья и анархизированных республик Северного Кавказа. К вопросу о "решающей роли красноармейских штыков" в большевизации региона.
Становление и развитие советской национальной политики на Кавказе (1921-1941 гг.).
Национально-административное строительство на кавказской периферии в ходе образования СССР. Большевистские теории и реальность: проблемы адаптации. Советский федерализм и его особенности на Кавказе. Национально-этническая форма и партийно-классовое содержание. Конституирование статусных различий между кавказскими народами. Укрепление авторитарной вертикали как интеграционного инструмента. Экономический, культурный и демографический бум на Кавказе. Советско-партийная система и кавказские "структуры повседневности". Генеральный план и экспериментаторские опыты в кремлевской стратегии в национальном вопросе. Между унификацией и этнокультурной автономизацией: буриданова проблема или сталинская диалектика? Кавказская коммунальная квартира: кому, сколько и почему? Стихийное и осознанное как факторы подавления конфликтогенных источников в многонациональном регионе. Имперские элементы в партийно-советской политике на Кавказе.
Кавказ в годы
Запас прочности и точки уязвимости. СССР перед лицом исторически беспрецедентной угрозы. Социально-политическая и морально-психологическая обстановка на Кавказе. Кавказские планы германских нацистов и шансы на их реализацию. Противостояние смертельной опасности как абсолютный приоритет: национально-государственный инстинкт самосохранения в свете дилеммы "добро-зло". Макрополитические императивы Кремля и северокавказские реалии. "Наказанные народы" в спорах историков. "Упрямые" факты против соображений политкорректности - возможен ли компромисс? Системообразующие причины советской военной победы и ее кавказская составляющая.
Свет и тени послевоенного и постсталинского периода в развитии советского Кавказа (1945-1964 гг.).
Новая морально-политическая обстановка: формирование "сверхдержавной идентичности". Восстановление и развитие народного хозяйства в условиях холодной войны как фактор стабильности на Кавказе. Геостратегическое положение Кавказа в свете противостояния военно-политических блоков. Идеологическая и социокультурная политика партии в северокавказских и закавказских республиках. Возвращение и реабилитация репрессированных народов. Восстановленные национальные автономии: проблемы социализации, конфликтогенные и конфликтоблокирующие тенденции. Демографическая динамика на Северном Кавказе в конце 1950-х - начале 1960-х годов. Характер и особенности воздействия хрущевской "оттепели" на советскую национальную политику. Кавказ в эпоху расцвета и кризиса "развитого социализма" (1964-1985 гг.).
Постхрущевская "контрреформация": осторожные преобразования вместо импульсивного экспериментаторства. Косыгинский "шедевр" плановой экономики и его влияние на материальное и моральное состояние советского народа. Идея о "новой исторической общности людей" в ее кавказских проекциях. Номенклатурно-политические элиты Кавказа: национальный состав, образ мышления, корпоративная дисциплина, рекрутская база, пути эволюции. Апогей культурной и творческой самореализации народов Кавказа. От стабильности к застою. Нарастание кризисных симптомов в советской экономике и особенности их проявления на разных социально-культурных этажах кавказской жизни. Причины разогрева очагов межэтнической напряженности. Традиционные ответы Кремля. Роль субъективных факторов: кадрово-управленческий ресурс партийного руководства в центре и на местах, качество интеллектуальной подготовки, проблема смены поколений. Запоздалая и бессистемная реакция "верхов" на вызовы времени - идеологические и геронтологические ограничители. Другие источники инерционного мышления. Общее и особенное в кавказской версии застоя. Стихийная компенсаторная реакция на болезни плановой экономики: подъем теневого хозяйства и укрепление негосударственной (черно-рыночной) системы товарно-денежных отношений. Первоначальное накопление капитала и формирование кавказской советской буржуазии. Ее негласный союз с властью как способ выживания. Расползание коррупции. Консервативно-охранительное и деструктивное в наднациональном "бизнесе" на Кавказе: хрупкий баланс. Чувство тревожной неопределенности - привилегия и драма творчески мыслящих меньшинств в "верхах" и в "низах" общества.
Кавказский сегмент советской империи: от перестройки к коллапсу (1985-1991 гг.).
Разбуженные массы: кто и куда направит социальную энергию? Тихая кадровая революция в Кремле. Политические и экономические реформы: тактика, названная стратегией. Неучтенные обстоятельства. Изменение международного климата. Кавказская периферия в режиме выжидания. "Кессонный" эффект ускоренной демократизации. Растерянность местных правящих элит. Легализация капиталов и политические амбиции бывших бонз теневой экономики. Демократические выборы, где побеждают деньги. Обманутые народные ожидания. Дестабилизация внутренней ситуации в кавказских республиках. Рост националистических и сепаратистских тенденций. Региональная интеллигенция между смятением и "великими" проектами. Повторение истории: поиски средств спасения на случай крушения советской империи, теория и реальность. Первые межнациональные столкновения. Внутрикремлевская борьба за власть как детонатор большой межэлитной войны. Специфика ее проявлений в Закавказье и на Северном Кавказе. Накопление социально-психологической усталости и чувства апатии. Последние надежды на "восстановление порядка". Был ли провал ГКЧП приговором Советскому Союзу? После августа 1991-го: общесоюзные и внутрирегиональные предпосылки вовлечения закавказских республик в процесс развала СССР. Конец империи и "конец истории": метафоры, требующие проверки временем.
*****
PS. Автор вышеизложенного текста не впервые призывает к принципиальному отказу от поощрения концептуальной, идеологической неразберихи в мятущемся, уязвимом сознании молодого поколения россиян, которое отлучается от своей великой истории китайской стеной лубочных собраний занимательных анекдотов и оскорбительных мифов о самой неудачной стране на белом свете. Мы повторяем этот призыв не из надежды, что на сей раз он не останется гласом вопиющего, а чтобы не слишком терзаться угрызениями совести, робко промолчавшей о том, о чем надо бы сказать прямо: если уж кто-то не хочет оставлять в наследство грядущему поколению великую державу, то пусть останется хотя бы не до конца опошленная память о ней.