Как смех спас Америку
В тридцатые годы на американском экране встретились все виды комедии.
Немая комедия не желала сдаваться. Чаплин пахал за троих. Звуковая эпоха растоптала его великих соперников. Гарольд Ллойд пытался вписаться в новые времена, но зритель уже был испорчен многообразием предложения. Он как-то быстро разлюбил былого кумира, который больше не мог его восхищать. Признав себя экспонатом музея, Ллойд ушёл в тень — уединился в своём огромном поместье, отстроенном с королевским размахом.
Судьба Бастера Китона оказалась куда печальней. Он совершил глупость, которая стоила ему состояния. Продюсеры «МГМ» уговорили его отказаться от своей студии. Они подсунули комику кабальный договор, после чего перестали с ним церемониться.
Китон был вынужден покорно внимать делягам, состоящим в родстве со студийными боссами. Эти люди называли его «исключительной собственностью «МГМ». С хозяйской самоуверенностью они браковали его работу, требуя потока искромётных идей, из которого они выберут то, что им надо. А что им надо, они не знали сами. В итоге знаменитый комик впал в депрессию — не лучшее состояние для комедийного творчества. Им начали открыто помыкать. Его переселили из роскошного особняка в жалкое бунгало и урезали заработок.
После ссоры с Луисом Майером Китона вышвырнули за ворота студии, и, оказавшись в отчаянном положении, он просто запил.
Чаплин остался один. С каждым годом он всё больше напоминал партизана, не знающего, что война кончилась, и пускающего под откос поезда.
Однако в отчаянном сопротивлении комика проявилось и нечто особенное. Он не просто отстаивал немое кино, чьи возможности были далеко не исчерпаны. В горестную эпоху тридцатых его чувство смешного соединилось с чувством трагического, и это дало потрясающий результат. Новой ступенью Чаплина стала политическая карикатура. Он стал отвешивать оплеухи системе, и это поставило его надо всеми в комическом жанре.
А в говорящей комедии лидировал, конечно же, Капра. Он соединил смех и надежду. Он создал образ страны, где всё лучшее сосредоточено за границами мегаполисов. Какие бы бесы не водились в алчных, рвущихся в небеса городах, из глубинки придёт спаситель. Над ним будут смеяться, его будут ломать, но он всё выдержит и проучит политиков, банкиров и адвокатов. Он приведёт конченную журналюгу к Могиле Гранта и скажет о духе, сотворившем его страну. И дамочка, ставящая рекорды по плаванию в нью-йоркской канализации, переродится на наших глазах. Она влюбится, бросит свою пошлую писанину и полетит за «мистером Дидсом», за «Золушкой в штанах», в золотые просторы Америки.
Сказки Фрэнка Капры оказались исполнены такой искренности, что и сегодня пробивают самую толстую чешую.
За лидером двигались чрезвычайно одарённые личности: Говард Хоукс, Джордж Кьюкор, Эрнст Любич, В.С. Ван Дайк. Их эксцентрические, романтические, лирические и криминальные комедии такие, как «Двадцатый век», «Воспитание крошки», «Обед в восемь», «Женщины», «Неприятности в раю», «Ниночка», «Тонкий человек» — поддержали многих людей, хлебнувших лиха во времена кризиса.
Тридцатые были поющим десятилетием. Никогда Голливуд столько песен не пел и уже петь не будет. Поэтому и музыкальная комедия не заставила себя ждать.
Здесь раскрылся талант Дины Дурбин. Приятные картины с её участием обладали очевидным терапевтическим свойством и приносили баснословные прибыли. В 1936 году «Три милые девушки» вернули к жизни издыхающий «Юнивёрсал».
В эту эпоху потребность в смехе была так велика, что даже братья Маркс нашли своего зрителя. Лишённые таланта и обаяния, братишки вели бойкую торговлю якобы «комедиями абсурда», а на самом деле жалкими поделками в жанре «юмор для дураков».
И наконец, в тридцатые возникло нечто ещё невиданное. «Невеста Франкенштейна» стала не только изящным фарсом и самопародией, но и первой ласточкой комедийного фильма ужасов.
Великая депрессия не смогла задушить страну. Её руки разжали Рузвельт и Голливуд.