"Прерванный полет": После Донецка надо было снова научиться жить
Москва, 22 августа, 2012, 16:18 — ИА Регнум. Сегодня, 22 августа, под Санкт-Петербургом и Донецком вспоминают жертв авиакатастрофы
Это значительно облегчило работу Центра - наконец-то не надо искать деньги за аренду, ежегодно выделяется субсидия, пусть и небольшая - 300 тыс. рублей в год. Конечно, она только частично покрывает расходы на консультации, но и это важно.
Марина Штейнварг отмечает, что после чрезвычайных ситуаций психологи
"Психологи у нас работают по записи, - рассказывает Марина. - Всегда есть взрослый психолог, и мы готовы подобрать человека, который бы максимально подходил к клиенту. Мне очень часто приходится принимать решение, кому из психологов звонить и кого из них вызывать на консультацию. Это люди, которые работают не только в ситуации острого горя. Это психологи, которые работают и умеют отрабатывать различные ситуации, владеют большим количеством методик".
"Как горе имеет несколько стадий, так и работа психолога строится поэтапно, - продолжает Марина. - Происходит несколько этапов отработки этой травмы. Травма может давать о себе знать чисто соматически. У нас был не один случай, когда потерявшие близких в трагедии жаловались на сердце, даже в больнице лежали. С сердцем было все в порядке, а боли давало состояние горя..."
Все психологи, которые сотрудничают с Центром помощи при общественной организации "Прерванный полет", имеют опыт работы в МЧС, все знают, как работать с острым горем и в той ситуации, когда боль от потери перешла в хроническую стадию.
"Психологи МЧС, для которых это был далеко не первый выезд, разговаривали с нами, приводили в чувство, координировали, направляли и так далее, - вспоминает Марина страшные дни, когда надо было вылетать в Донецк, опознавать родных. - Психологи тогда буквально "удерживали" нас, я не знаю, что было бы без них. Чувствую благодарность к этим людям уже много лет. Те, у кого случилось горе, часто замыкаются в себе, не хотят говорить о том, что случилось. Травма переходит в хроническую, и вернуть человека к жизни с каждым годом становится труднее".
Марина отмечает, что тем, кто приходит к ним в Центр, нужна разная помощь. Кому-то хватает одного разговора, понимания того, что ты не один, что есть поддержка вокруг, что рядом есть люди, пережившие подобное, но идущие дальше...
"Когда смерть близкого внезапная, все по-иному, - говорит Марина. - К затяжной болезни все-таки как-то привыкаешь и внутренне смиряешься с неизбежностью потери. А мы говорим про потерю, которая происходит при катастрофе - про экстренную, стрессовую потерю. Кто мог предположить в случае с ребенком, погибшем от сосульки, что он окажется именно в том роковом месте в ту роковую минуту. Очень тяжело, когда погибают в ДТП и для человека в первые минуты, часы горя - это страшный тупик. И самому ему зачастую не справиться. Человек должен выплакаться, пережить горе. Он должен соблюсти ритуал, похоронить близкого. Третий день, девятый, сороковой... И после этого можем работать. Конечно, если ситуация очень острая, не дай Бог, появляются признаки, когда человек может совершить суицид, надо звонить и просить экстренной помощи в МЧС".
У нас не принято говорить о горе, смерти, люди отводят глаза. Чур меня, это не со мной и не с моими близкими...Но вместе с тем новости о трагедиях - самые читаемые среди новостей...Марина считает, что даже здесь, в табуированной для многих из нас области, нужно просвещение, социальная реклама - как себя вести и что делать, как быть рядом с человеком в такой ситуации. Но как она сама, как ее муж пережили горе? Как нашли в себе силы жить дальше и помогать другим?
"Думаю, это, прежде всего, в память о наших близких, - говорит Марина. - Мы были заметной семьей, в садике нас знали и в районе, занимались спортом, туризмом, у нас был достаточно большой круг общения. Мы пережили то время, когда после трагедии ничего больше не хотелось. Спасибо нашему окружению. Правда, с того момента наше окружение изменилось. Разделилось на тех, кто готов был с нами пройти трудный путь и тех, кто не готов. Самые близкие друзья с нами на протяжении всех этих лет, и все наши шаги у них на глазах происходят. А следующий круг разделился. Есть родители детей, с которыми наши девчонки ходили в садик - они теперь не здороваются, отводят глаза при встрече. Отворачиваются. Это слабость тех людей. Это то самое "Чур меня!", они закрываются, они боятся. Их осуждать не за что... Я иногда себя ловлю на том, что садясь в кресло самолета или на корабль, смотрю, что делать, если что-то произойдет. Да, мы летаем на самолетах. И вместе с детьми тоже".
В семье Марины Штейнварг растут трое детей.
Дети, рожденные после катастрофы, знают, что у них были сестры, были бабушка и дедушка. "Все дети знают о сестрах. Мы вместе ездим на кладбище. Фотографии есть, есть игрушки, которые от девчонок остались, есть какая-то их одежда. Самые близкие сердцу вещи оставили. Они даже с гордостью иногда говорят: "У меня сумочка, это Машина была сумочка!" Дети похожи, одно лицо. Смотрит Таня на фотографию, и говорит: "А когда это я в таких трусах ходила?" А я ей говорю, что это не ты, это сестренка твоя... Иногда бывает очень тяжело, когда смотришь, а они один в один похожи... У них война за цветы - кто понесет цветы на кладбище, кто кому из сестренок их ставит. Они вместе ставят сестрам, бабушкам - дедушкам. В полной мере они еще не понимают, и со временем информация будет наполняться определенным смыслом, но то, что уже нет страха перед самолетом, точно. Они спрашивали, почему упал самолет - что была плохая погода? Мы это обсудили и все, и мы летаем... Да, первый наш с мужем полет был через день после трагедии. Ничего другого не оставалось...".
Они помогают очень многим - родственникам жертв "Невского экспресса", крупных ДТП, других катастроф и несчастных случаев, вылетают туда, где случаются трагедии и люди остаются оплакивать близких. Они живут и помогают жить дальше другим.
Галина Артеменко, Евгения Дылева