Ирина Стародубровская: Дагестан: непростой процесс урегулирования
В последнее время все большее внимание в республиках Северного Кавказа уделяется процессам умиротворения в обществе, поиску путей сглаживания тех глубоких конфликтов, которые формируют институциональный ландшафт данной территории. С этой точки зрения представляют значительный интерес два процесса, характерные для Республики Дагестан в первой половине 2012 г.
Во-первых, все более явно обозначились кризисные явления в деятельности Комиссии по оказанию содействия в адаптации к мирной жизни лицам, решившим прекратить террористическую и экстремистскую деятельность на территории Республики Дагестан, обычно называемой для краткости комиссией по адаптации. Комиссия была создана в ноябре 2010 г. под руководством
Итоги работы Комиссии за прошедший период оцениваются неоднозначно. С одной стороны, по словам главы Республики Дагестан, через Комиссию за полтора года прошло 37 человек, ходатайства 32 из них были удовлетворены. Рассмотрено более 100 обращений граждан в связи с нарушением их прав со стороны правоохранительных органов, всем им оказана юридическая помощь. Деятельность Комиссии получила определенное общественное признание, были случаи, когда под гарантии председателя комиссии Ризвана Курбанова боевики складывали оружие и сдавались властям.
С другой стороны, работа Комиссии подвергается все усиливающейся критике. Причем критика идет с двух крайних флангов.
Силовые структуры недовольны деятельностью Комиссии, поскольку не установлены четкие критерии того, в какой ситуации человек имеет право на содействие Комиссии в смягчении своей участи. В прессе широко комментировалось высказывание руководителя Следственного управления Следственного комитета по Республике Дагестан
В то же время некоторые эксперты недовольны недостаточной радикальностью проводимой политики - адаптация рассматривается ими как не вполне понятная замена амнистии. Критикуется, собственно, то же отсутствие четких, принятых всеми сторонами ориентиров в работе Комиссии - отсутствие гарантий для вышедших из "леса", отсутствие четкого понимания характера адаптации. С этой точки зрения внимание привлекает пример Чеченской Республики, где возвращение к мирной жизни бывших боевиков было условным, поскольку большинство из них тут же зачислялись в боевые спецподразделения, созданные для борьбы с оставшимися в лесу непримиримыми.
Во-вторых, резко активизировался процесс внутриконфессионального диалога среди дагестанских религиозных деятелей. Так, 29 апреля в Центральной мечети г. Махачкалы произошла совместная встреча Ассоциации учёных Ахлю-Сунны в Дагестане и Духовного управления мусульман Дагестана. Ахлю-Сунна объединяет тех богословов салафитского направления (которых до последнего времени принято было называть ваххабитами), которые не приемлют насильственных методов борьбы за торжество ислама. Противостояние суфийского и салафитского направлений ислама до последнего времени определяло одну из наиболее принципиальных линий раскола в дагестанском обществе, да и на всем Северном Кавказе. В то же время наиболее частыми объектами террористических актов становились не только представители правоохранительных органов, но и наиболее видные суфийские религиозные деятели (шейхи). На этом фоне прошедшая встреча, нацеленная на примирение и диалог, является принципиально важным шагом. Резолюция, принятая по итогам встречи, включает запреты на поношение мусульманами друг друга, выслеживание и доносительство на мусульман, а также недопустимость препятствования выезду дагестанцев за рубеж для обучения в исламских высших учебных заведениях.
Вслед за собранием в Центральной мечети Махачкалы аналогичные мероприятия, направленные на внутриконфессиональное согласие, стали проводиться в районах Дагестана. Так, 11 июня в Цумадинском районе состоялось несколько мероприятий с участием муфтия Дагестана, актива района и местных салафитов. Принятая по их итогам резолюция в целом была выдержана в духе махачкалинской резолюции 29 апреля, но не повторяла ее, добавляя несколько новых аспектов к возможным направлениям урегулирования ситуации, в том числе: "рассмотрение возможности создания фонда помощи семьям, пострадавшим во внутриконфессиональных столкновениях"; "рассмотрение возможности совместного обращения в министерство юстиции об отмене закона о ваххабизме"; "прекращение практики обвинения мусульман за хранение религиозной литературы, так как она не должна становиться причиной обвинения человека в экстремистской деятельности". Возможно, аналогичные встречи будут проводиться и в других районах республики.
Можно ли считать, что предпринятые шаги по урегулированию внутриконфессионального конфликта смогут принципиально изменить ситуацию в республике и покончить с вооруженным противостоянием? Представляется, что делать подобные выводы явно преждевременно. Сами участники диалога признают, что далеко не все представители религиозных направлений приняли в нем участие. Но, наверное, даже это не самое главное. По мнению многих исследователей, религиозное противостояние в Дагестане, да и на всем Северном Кавказе в целом, имеет серьезнейшие социальные причины. Они формулируются по-разному: бедность, безработица и т.п. Нам представляется, что наиболее серьезной причиной является перекрытость "вертикальных лифтов" для молодежи, невозможность реализовать себя в соответствии со способностями и талантами. Жесткое противостояние салафитов и суфиев в условиях, когда последние ассоциировались с официальными властными структурами, давало возможность использовать религиозный фундаментализм как идеологию протестного движения, имеющего по сути социальный характер.
Усилия по преодолению религиозного противостояния, с одной стороны, осложняют использование салафитской идеологии в качестве протестной, с другой стороны, сосредотачиваются на чисто религиозных вопросах, оставляя "за бортом" социальный аспект проблемы. Ахлю-Сунна четко продемонстрировала невмешательство в политические процессы в республике, отказавшись в конце 2011 года участвовать в митинге против исчезновения людей (в чем в общественном сознании подозреваются силовые структуры) и "освободившись" от тех религиозных деятелей, которые занимают более четкую гражданскую позицию. Поскольку в современных условиях вряд ли можно предположить, что протестное движение в Дагестане сменит религиозную идеологию на какую-либо другую, наиболее вероятный сценарий - усиление открытого раскола как в лагере салафитов, так и в лагере суфиев по вопросу о прекращении конфронтации.
Тем не менее, нельзя недооценивать сделанных шагов. Не решая проблему кардинально, они могут существенно повлиять на изменение той атмосферы противостояния и раскола, которая сама по себе способна генерировать насилие. Безусловно, наибольший эффект последние инициативы могли бы дать в том случае, если усилия государственных и негосударственных структур действовали бы в одном направлении. Эксперты неоднократно предлагали повысить эффективность деятельности комиссий по адаптации (они созданы не только в Дагестане, но и в ряде других республик Северного Кавказа), урегулировав их статус на федеральном уровне. Пока эти призывы не были услышаны, что во многом определило "кризис легитимности" комиссии в Дагестане. В этих условиях способность религиозных деятелей начать успешно отвечать на те вызовы, которые пока неспособно "переварить" государство, во многом из-за несогласованности стратегических линий федеральных и региональных органов, может способствовать дальнейшему снижению авторитета государственной власти в регионе.