Признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии 26 августа 2008 года стало одним из самых ярких достижений современной российской государственности, которое по своему практическому значению и символическому смыслу стоит в одном ряду с обретением Россией собственной независимости после краха СССР. Конечно, не Россия создала государственность Абхазии и Южной Осетии, равно как и не актом 26 августа 2008 года Россия обрела свою действительную независимость. Но правда состоит в том, что без этого признания народы по обе стороны реки Псоу и Рокского перевала оставались бы не вполне состоятельными должниками перед собственной историей, своими предками и потомками. Мне легко говорить об этом, поскольку принципиальная необходимость признания Россией государственности Абхазии и Южной Осетии была моим личным убеждением даже тогда, когда в его реалистичность в России мало кто верил. Точно так же мне легко задаваться не всегда очевидными вопросами о дальнейших задачах государственности Абхазии и Южной Осетии, поскольку ещё в марте 2008 года, перед лицом растущей угрозы войны на Кавказе, я в откровенной дискуссии с представителями тогда ещё непризнанных государств говорил о жизненной необходимости новых военно-политических и экономических гарантий России, которые потребуются буквально на следующий день после признания.

Сегодня, когда система российских военно-политических и экономических гарантий независимости Абхазии и Южной Осетии детально прописана в обширных двусторонних договорах, время не только говорить о различиях в национальных стратегиях этих государств (между задачами укрепления независимости Абхазии и задачами воссоединения разделённого народа Осетии), но и формулировать перечень фундаментальных задач их государственного строительства.

Внутриполитическая дискуссия в Абхазии, объединённой общенациональным консенсусом о независимости, уже ставит прикладные проблемы гармонизации законодательства с российским, специфики приватизации, государственного статуса абхазского языка, развития политической системы, конституционного надзора и так далее. Однако есть ряд более общих вопросов, которые и до 26 августа 2008 года были известны специалистам как принципиальные, но теперь становятся уже в первый эшелон повестки дня. Их не может не задавать себе каждый искренний сторонник государственности Абхазии, сочувственно следя за тем, как проходит их обсуждение в Абхазии и вне её пределов, как складывается логика их решений.

Итак, независимость Абхазии стала международно признанным фактом. Что дальше? Чтобы очертить её перспективы, нам потребуется увидеть, как будут решены новые задачи абхазской государственности, некоторые из которых я попытаюсь сформулировать ниже - так, как они видятся из Москвы.

Многонациональное национальное государство. Национально-освободительная борьба за самосохранение и реализацию права абхазского народа на национальную государственность завершена. Теперь, когда стало возможным строительство регулярного государства, не отвлекающего главные силы нации на элементарное выживание, преодоление разного рода блокад и непризнанности, требует справедливого юридического "признания" и тот хорошо известный факт, что вооруженная, политическая и экономическая борьба Абхазии за независимость была солидарной борьбой всех её народов против агрессивного национализма Тбилиси. Не ставя под сомнение ту очевидность, что Абхазия, в первую очередь, является государством абхазского народа, историческая справедливость, современные стандарты и этнодемографическая реальность требуют ответа на вопрос: как конституционно и практически будут обеспечены особые культурно-языковые права и интересы таких других государствообразующих народов Абхазии, как грузины, армяне, русские и др.

Черкесское единство. Признание Россией независимости Абхазии, безусловно, соответствовало консенсусу адыгских (черкесских) народов России: не только собственно живущих в России абхазов, но и абазин, кабардинцев, адыгов, черкесов. 26 августа, несомненно, был днём всех черкесских народов России. Немаловажно и то, например, что признанная Абхазия стала одним из главных факторов сохранения самостоятельности такого "титульного" субъекта Российской Федерации, как Адыгея, в контексте проектов её объединения с Краснодарским краем. Возможно и то, что активизация в конце 2008 года общественной дискуссии о судьбе кавказских "двусоставных" субъектов федерации (Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии) и идеи Великой Черкесии также стала возможной на фоне новой Абхазии. Реализация адыгского (черкесского) единства народов России и независимой Абхазии требует создания внятного баланса между компетенциями двух государств, межрегиональных связей, не ставящих под сомнение ни субъектность Абхазии, ни целостность России.

Отношения с Россией. Уровень желательных отношений Абхазии и России - не новая тема для абхазской общественности. К традиционному спектру вариантов - от "абсолютной" независимости до ассоциированных отношений или "протектората" (формула главы МИД Абхазии Сергея Шамба) - последние события добавили проект присоединения Абхазии к Союзному государству Белоруссии и России. В главном спора нет: действующие Большой и военный договоры дают внятные ответы относительно практической гуманитарной, социально-экономической и военной интеграции Абхазии с Россией. Однако представляется, что качество этой интеграции не может оставаться качеством "по умолчанию", питая вражескую пропаганду намёками на "аннексию" и т.п., что политический (или даже конституционный) характер отношений двух государств требует внятного определения их статуса. Но однако относительно имени и содержания этого статуса в современном политическом классе Абхазии единства нет.

Экономический суверенитет. Идея Абхазии как особой экономической или налоговой зоны рядом с гигантом российской экономики, коротко обсуждённая в терминологии "оффшора", конечно, не сводится к терминологическим спорам или представлениям о сроках реализации подобных экономических моделей. Реальная суть её - в поиске такого корректного существования экономики Абхазии не рядом, а внутри экономики России, которое позволило бы сохранить Абхазии экономический суверенитет. Ясно, что гармонизация социально-экономического законодательства стран, государственная экономическая помощь, вливаемая Россией в Абхазию, участие Абхазии в масштабных российских инфраструктурных проектах вроде Олимпиады-2014 в Сочи, идеи распространения российских национальных проектов на Абхазию, подразумевают систему детализированного бюджетного и налогового контроля. Наконец, само развитие России как регулярного государства (тем более в условиях мирового кризиса) - надо прямо сказать - оставляет мало шансов на то, что гиганту российской экономики, как верблюду через игольное ушко, будет позволено устремиться в оффшорное окно Абхазии. Но бесспорно и то, что природно-климатические и земельные ресурсы Абхазии, являющиеся её главным национальным достоянием, не могут быть введены в рыночный оборот не только России, но даже одного её города Сочи, без предварительной эшелонированной системы защиты экономических интересов Абхазии, выработки пределов, правил, темпов приватизации. Равно нет секрета и в том, что порождаемые на несколько порядков недооценёнными уникальными ресурсами Абхазии частные экономические интересы - без такой же эшелонированной системы защиты - могут немедленно стать главным уже политическим игроком самого лапидарного олигархического свойства.

Диверсификация политической системы. Чрезвычайная государственность Абхазии эпохи национально-освободительной борьбы - в прошлом. Но сегодняшние задачи её перехода к государству мирной жизни и, особенно, государству экономического возрождения, не сводятся к тому, чтобы накануне справедливой приватизации исключить несовместимый с ней чрезвычайный административный произвол, способный порождать только неэффективную олигархическую экономику и компрадорскую олигархическую политику. Переход к регулярному государству требует активного конституционного творчества, прозрачной политической борьбы, современной реализации традиционных для Абхазии форм прямой демократии (сходов), региональной солидарности. Чем дальше начало этих практических перемен, чем дольше будет сохраняться чрезвычайный статус-кво, тем ближе они к примитивным экономическим интересам, способным омрачить любые идеалистические начинания.

Возвращение на родину. Признано, что историческая справедливость в отношении адыгских народов, ставших жертвами Кавказской войны XIX века, в современной политической практике может отчасти быть восстановлена путём возвращения в Абхазию потомков беженцев той войны - махаджиров. Хотя практика показывает, что очень активного возвращения махаджиров, например, из Турции, ждать не следует: судьба абсолютного большинства из них необратима. Произнесено высшими лицами Абхазии и то, что страна рассчитывает на участие в её восстановлении наиболее квалифицированной части беженцев недавних - 1990-х годов, нашедших убежище, образование, карьеру, бизнес в России. Их судьба, напротив, неотделима от современности. Но бросается в глаза, что преодоление этого, недавнего беженства, - в силу понятных обстоятельств менее конфликтного, сделавших Россию не врагом, а убежищем, а российское гражданство - безальтернативной средой реализации элементарных человеческих прав жителей Абхазии - не получило идейного внимания, сопоставимого с вниманием к махаджирам. И, в общем, понятно - почему: потому что большинство недавних беженцев, по крайней мере, семейно и психологически живут в Абхазии и России - "на два дома". Справедливая реализация этого права "на два дома" в новой Абхазии - не может не ставить, помимо процедурных вопросов вроде "ценза оседлости", и задачи системной защиты их политических и экономических прав на родине. Что вновь возвращает нас к проблеме статуса отношений Абхазии и России, к "ассоциации" - "на два дома".

Церковь. Абхазская православная церковь, генетически связанная с Русской православной церковью, обстоятельствами обречена на длительное каноническое пребывание не в единстве, а рядом с нами. Ни в коем случае не претендуя обсуждать перспективы канонической легитимации АПЦ, замечу, что ей, пожалуй, не стоит искать замены такой легитимации - не в Москве, так в Константинополе или ещё где-то. АПЦ уже легитимна своим православным народом: и скромные масштабы страны, и потому более непосредственная ежедневная связь мирян и клира - по необходимости открывают перед ней все возможности не канонического, а фактического единства с РПЦ и, главное, - не ритуального, а подлинного единства церковного народа. Этот народ исторически принуждён будет - вдали от внешней церковной политики - являть пример того, насколько подлинна его внутренняя церковная социальность.

Разумеется, все ответы на эти вопросы - в компетенции политического класса, народов Абхазии, их борьбы за свободу и справедливость. Но было бы неправильно предполагать, что нам, русским, нам, абхазам, нам, гражданам многонациональной России, будут не важны результаты этой борьбы.